Драконы ночи

– Все хотел заскочить. – Симон медленно обвел глазами холл, скользнул взглядом по Шапкину, Анфисе, зацепил Катю и остановил взор свой на Марусе Петровне. – Повидаться, поболтать, рюмашку пропустить, да вот все дела стопорили.

– Я слышала, вы катер приобрели? – спросила Ида.

«Они его знают, он со всеми тут знаком, – сделала вывод Катя. – Ну правильно, он же говорил, что бывал здесь раньше. Тут никто не видит в нем никакой угрозы».

Шапкин достал из кармана зажигалку и сигареты, щелкнул огоньком и повернул было к выходу.

– Куда же вы? – капризно окликнула его Ида. – Уезжаете? Так быстро? Опять? А я не хотела бы сегодня с вами разлучаться, Рома.

Шапкин поперхнулся дымом. Чуть погодя, когда он курил у входа, Катя, улучив минуту, настигла его, обрушилась с вопросами:

– Роман Васильевич, как это понимать?

– Что?

– Явление.

– Формально он чист. Убийство раскрыто, Уткин признался, арестован, по этому эпизоду против Трущака мы ничего не имеем.

– А мальчишки что говорят?

– Подтвердили его слова полностью: нанял, мол, их в помощь, чтобы помогли ему спуститься в бункер. За это не привлечешь.

– А опознание матерью Насти? Вы же хотели организовать.

– Тамарка Трехсвятская его не опознала. С Настюхой-малолеткой смысла нет опознание затевать, возиться. И палец на рисунке не его. Вот и все. После признания Уткина в убийстве сына (кстати, отпечаток на рисунке тоже не его) против Симона Трущака у нас ничего нет. И вообще убийство раскрыто, сейчас все внимание на Уткина, а рисунок… Пока его вообще ни к чему не пришьешь, ни к одному из известных эпизодов. С версией педофила мы облажались вчистую, если хочешь знать – это моя версия была, ну я и облажался. Так что пришлось этого урода в десять утра с миром отпустить.

– С миром? А урод сюда приехал. Улыбается, скалится как ни в чем не бывало.

– Слушай, голуба моя, что ты от меня хочешь? Вышвырнуть его отсюда? Могу, даже с удовольствием, – Шапкин прищурился. – Олька, правда, за это меня по головке не погладит, он у нее что-то вроде VIP-клиента, бабла на выпивон никогда не жалел в баре, но что ж – рискну.

– Подождите, не надо, что вы в самом деле. – Катя испугалась его решительного вида.

Шапкин хмыкнул.

Послышался цокот копыт. И на фоне багряного заката возникло новое явление: Олег Ильич Зубалов верхом на коне. Позади ехал берейтор – сопровождающий. Как позже узнала Катя, лошадей напрокат для верховых прогулок можно было взять на соседней ферме, где предприимчивые люди организовали что-то вроде школы верховой езды для туристов. Коняга под Зубаловым была гнедая, смирная, но восседал он точно на горячем скакуне – спина прямая, ноги в стременах, поводья намотаны на кулак. Он обогнул клумбу и подъехал к Даше, которая сразу же забыла про волан и ракетку, запрыгала, завизжала от восторга при виде «лошадки».

– Дашенька, смотри-ка, – окликнул ее Зубалов. – Только осторожно, отойди подальше… ну-ка… Н-но!

Он дернул поводья, натянул их до отказа, саданул конягу пятками в бока.

– Что вы делаете?! – встревожился берейтор.

– Хочу поднять его… Н-но, давай, вверх, вверх давай. А вы не орите мне под руку, я в седле побольше вашего!

Конь заплясал, загарцевал, натужно вздыбился, потом опустился, почти упал на передние ноги. Но Зубалов снова огрел его и снова поднял на дыбы. На коричневом конском брюхе – вздутые жилы…

– Дашенька! Девочка! – Голос Зубалова был молодым, звонким, мальчишеским.

Привлеченные небывалым зрелищем, все высыпали из холла наружу.

– Олег, ты разобьешься! – крикнула Марина Ивановна.

– Это я-то разобьюсь? Н-но!

– Прямо цирковой аттракцион. Вам не кажется? Здесь в городке всегда любили цирк.

Катя вздрогнула: Симон шепнул это именно ей. Обернулась – он за ее спиной, склонился к самому уху. И словно ничего, вообще ничего не было. Словно морок, сон – промелькнул в ночи, пропал…

– Я думала, вы в камере строчите жалобу прокурору.

– Темницы рухнут и свобода… Это сладкое слово – свобода… В принципе, я все знал наперед.

– Что знали наперед?

– Чем все закончится – весь этот вселенский шухер, этот базар. Когда ни в чем не виновен, это нетрудно – знать. А вы – предательница. Я когда вас увидел там, на станции, подумал – какая славная, обаятельная девушка. Может, это счастье мое чешет с сумкой через плечо… насмешливое мое счастье. А вы на поверку настоящий крокодил. Крокодилица, тигрица… как вы там меня в роще-то ночью, чуть в клочья не порвали с этой вашей подружкой-толстухой. Добрый вечер, – Симон кивнул, обворожительно улыбнулся Анфисе.

– Чего он тут забыл? Чего приперся? – шепотом, но все же так, чтобы было слышно ЕМУ, спросила Анфиса.

– Я уже говорил вашей приятельнице, здесь лучший и единственный приличный в городе бар. Паленку клиентам тут не наливают, оттого здесь и пасутся по вечерам некоторые местные дяди, которым отпускают в кредит до зарплаты по старой еще школьной дружбе, – Симон глянул на Шапкина. – А мы вот с таким дядей сегодня утром так душевно беседовали, знаете ли…

– Кать, зачем он тут? – повторила Анфиса, как бы не слыша.