Дракула

— Люблю, когда ты становишься растерянным мальчиком вместо великого всеведущего Дракулы.

— Вот и хорошо, можешь радоваться. Нет ли у тебя предложений, как нам справиться с этим… голодом.

Она задумалась, склонив набок красивую головку. Умная девочка.

— Ну, после еды тебе дня два больше не хочется. Почему бы тебе сперва не подкормиться… а там посмотрим.

— Блеск. Я пошел.

И я оставил мою Эшли на кровати дожидаться возвращения дружка.

Если бы я тогда знал то, что знаю теперь!

В кабинет доктора Блоуварда мы вошли два месяца спустя: оба несчастные и с желанием сохранить наш союз. На первой сессии говорила Эшли, у которой за спиной были годы опыта в руках мозгоправов.

Я сидел, разглядывая лысеющего солидного мужчину с настороженностью жертвы, а Эшли объясняла, в чем наша проблема.

— Ну, мы вместе около двух месяцев. Сперва было здорово. Фантастический секс, изумительная страсть и любовь… В жизни не знала ничего подобного! Мне еще нет восемнадцати, но я давно самостоятельная и три года как проститутка. Так что я вполне сознательно решила жить с Владом. Нам обоим приходится разбираться с багажом прошлого, но иногда кажется, будто мы увязли в цементе.

Алекс, как он просил его называть, обратил глаза-бусинки на меня и спросил, согласен ли я пока с оценками Эшли. Я кивнул.

— Вы больны, Влад?

Эшли подсказала:

— Да, по-моему, об этом тоже надо сказать.

— СПИД? — Алекс чуть нахмурился.

— Нет, он — вампир.

Она увидела в его глазах недоверие. Я чувствовал страх.

Он решил реагировать с иронией:

— И давно вы вообразили себя вампиром, Влад?

— Я был вампиром больше трехсот лет. Не помню свое детство и большую часть прошлого. Я понимаю, что испытываю вашу доверчивость, тем более что при вашей профессии вам приходится иметь дело с психопатами и шизофрениками, считающими себя теми, кем они не являются. Но уверяю вас, к своему огромному сожалению, я действительно вампир. — Я отвел взгляд. Не от стыда, а чтобы не видеть его усмешку.

— Вы забыли детство? — Я обернулся на вопрос, а он задумчиво поглаживал подбородок. — Что вы думаете о своих родителях? — Все мозгоправы похожи на землекопов, роются в грязных кишках психов за повременную оплату.

Так прошли несколько первых сессий. Эшли или я рассказывали о воспоминаниях детства, составляли хронику своего пути под уклон. Я быстро освоился, и Эшли увидела в этом благоприятный признак. Ее опыт терапии подсказывал, что если чувствуешь себя с психиатром неловко, толку не будет. Я безоговорочно доверял ее опыту.

На десятой встрече мы наконец рассказали о своих затруднениях. Мне самому хотелось выговориться. Совсем не похоже на меня, но я уже начал меняться.

— Дело в ревности. Видите ли, я часов в десять-одиннадцать вечера выхожу на охоту. Я не убиваю доноров уже сотни лет как, но мне приходится их соблазнять, чтобы добраться до сонной или другой подходящей вены или артерии. Эшли это не по душе, и я ее понимаю, но иначе жить не моту. Если я не раздобуду донора, останусь без пищи. А без пищи я долго не протяну. Эшли по вечерам пытается пополнить наши доходы, заманивая клиентов. Хотя я сознаю, что ее секс с другими мужчинами — своего рода спектакль, как и мои ухаживания, мне кажется, ей надо найти другую работу и сохранить себя для меня. Лично я, замечу, ограничиваюсь не более чем поцелуем и только если женщина сама этого хочет.

— Как вы смотрите на сказанное Владом, Эшли?

Она обхватила живот руками, а ноги у нее подергивались.

— Он довольно ясно выразился, не правда ли? И подумать только, что английский для него — не родной язык… — Она обожгла меня взглядом. — Да, он прав. Я ревную, и он ревнует. Мы не уверены друг в друге и не можем любить, как нам хочется. — Она расплакалась. — Помогите нам, Алекс! Я люблю его!

Я потянулся к ее руке, а она схватилась за мою и спрятала лицо у меня на груди. Несколько минут она всхлипывала, а я гладил ее по голове.

— Я вижу, что вы любите и заботитесь друг о друге. Нам нужно отделить то, что стоит между Владом и Эшли, от того, что объединяетнас. — Он объяснил, что нами владеют старые «записи» условных рефлексов и реакций, и показал, как можно от них освободиться.

Эшли понадобилось четыре года, чтобы понять, что она страшно боялась меня потерять и поэтому стремилась контролировать, и что мои похождения — лишь способ подсеть корову, и что за ее проституцией стоит обида и гнев, а не финансовые соображения. Когда она это поняла, все наладилось. В то время, когда я охотился, она начала посещать актерские курсы в местном театре, и ей стали давать роли.

Что до меня, мне понадобилось шесть лет, чтобы понять, что я жил, отрицая свои эмоции, и не имел самости, это, а следовательно, повода для самоуважения. Кроме того, я считал ревность Эшли несущественной, и у меня была склонность к антисоциальности. Помимо еды, секса и любви красивой женщины мне была нужна цель. Еще доктор предложил мне поискать другой способ получать кровь, который позволил бы выдвинуть на первый план наши отношения, а проблему питания отодвинуть на второй.