Дракула

Только в шесть часов, когда я собрался уходить домой, мне пришло в голову, что, прежде чем разрешить ей у себя ночевать, придется рассказать, кто я такой, и заручиться ее молчанием. Тем более если она будет проводить у меня день. Мы оба работали ночами и отсыпались днем — хороший знак.

Я усадил ее в кухонном уголке, а сам расхаживал по комнате, объясняя:

— Слушай, мне нужно кое-что тебе рассказать. Только не перебивай! Меня зовут Дракула, я — граф из Трансильвании и не помню, сколько мне лет. Я — вампир, живу на человеческой крови и не могу разрешить тебе поселиться здесь, пока ты не поймешь, что, проговорившись об этом, поставишь под угрозу мое существование. И останешься без жилья, потому что мне придется исчезнуть, а тебя выставят на улицу.

Она усмехнулась:

— Ух ты! Хэллоуин был в октябре, а сейчас вроде март?

Я похолодел:

— Ты мне не веришь?

— Если не считать, что у тебя очень длинные чернильно-черные волосы, которые ты перевязываешь ленточкой, кожа, явно не видевшая солнца, и глаза цвета киви, я бы сказала, что ты — просто большой чудак, которому необходимо верить, будто он может оборачиваться летучей мышью. Ладно! Ты только мою кровь не пей, договорились? Мне она нужна, чтобы кормить этого юнца. — Она взглянула на свой живот.

— Ты мне не веришь.

В прошлом не многие узнавали правду обо мне, и все приходили в трепет. Я не понимал, как быть с ее недоверием.

— Какая разница? Ты мне нужен. По мне, будь ты хоть Наполеоном!

Она была права. Какая разница! Я перечислил правила сосуществования со мной. На каждое она только пожимала плечами:

— Все лучше, чем жить в моей семейке. Я тоже сплю весь день. Только сейчас еще много ем. Ничего не могу с собой поделать. Но я не стану тебе надоедать, обещаю! Я очень тебе благодарна.

В ее взгляде было нечто такое… Позже я узнал, что это любовь. Благодарность — не любовь, хотя и она в ее взгляде тоже была. Это я узнал от доктора Блоуварда.

Мы прожили вместе три месяца. Она мне все больше нравилась, и эта симпатия делала меня рассеянным. Стало трудно сосредоточиваться на технике соблазнения, которую я использовал, чтобы кормиться. Я распустился и, признаюсь, стал слишком озабоченным и агрессивным: чуть не убил одну женщину из Лос-Фелица. Когда Эшли родила и отказалась от младенца, ее печаль и чувство вины передались мне. Мы становились чем-то вроде семьи, хотя и довольно странной.

Через несколько недель стало ясно, что ей пора уходить, как она обещала. Вернуться на улицу и торговать собой. Но мы оба промолчали: я — потому что заботился о ней, насколько это вообще было возможно, а она, как я потом узнал, — потому что целиком погрузилась в блаженство любви. В итоге она осталась.

Однажды вечером, когда я собирался выйти за пропитанием, она сидела на кровати, глядя, как я одеваюсь.

— Ты видишь во мне сестру, да? — Это не было вопросом.

— Не знаю… У меня никогда не было сестры. А ты видишь во мне брата?

Она захихикала:

— Наверно, сознание того, что тебе сотни лет, этому мешает, хоть ты и выглядишь не старше тридцати.

— О! Так ты мне поверила… А мешает ли это сознание видеть во мне потенциального любовника? — Мое неестественно спокойное сердце дрогнуло.

Она покосилась на меня:

— Я… боюсь думать о тебе так. Не знаю отчего. — Она немного повеселела. — А ты об этом подумывал?

Мне тоже полегчало.

— Ну да, конечно. А ты, значит, нет?

— Ох, черт! Да, думала. Я просто боялась… что-нибудь предпринять.

— Нам Хорошо вместе, да. — Это не было вопросом.

Она с готовностью закивала:

— Ага, очень хорошо. Но можно ли нам… знаешь… быть вместе? Вампиру и обычной девушке?

Я вдруг стал молодым, юность возродилась с желанием, какого я не знал никогда. Или однажды познал?

— Я не знаю, Эшли. Хочешь попробовать? — Пожалуйста, думал я, пожалуйста.

— А можно? Влад… Я не хочу уходить. Я хочу остаться с тобой.

— Эшли… — Я раскрыл объятия, и она тепло приникла ко мне.

Столкновение двух противоборствующих чувств, охвативших меня, оказалось почти непереносимым. Все месяцы, проведенные в одной квартире, мы держались достаточно отстранение, чтобы я мог сдерживать голод. Совладать с похотью было труднее. А теперь голод и глубокая страсть сражались за власть надо мной. У меня под носом пульсировала ее сонная артерия; розовая, нежная девичья кожа ярко, искушающе светилась. От ее запаха кругом пошла голова. Как долго я ничего не чувствовал, а теперь меня захватил вихрь эмоций.

— Поцелуй меня. — Она подняла ко мне лицо.

Из десны высунулись пищевые, резцы, и у меня потекла слюна, готовая смешаться с кровью. Я чувствовал, как впиваюсь взглядом в ее глаза, превращая из добровольной любовницы в беспомощную жертву. Неужели я никогда не смогу просто любить женщину?

Моя Эшли замерла, взяла меня за плечи и оттолкнула:

— Ты, поганец! Не позволю превратить себя в закуску! Я хочу, чтобы ты меня любил.

Какая сила духа! У меня и теперь кружится голова от воспоминаний. Прихоти князя тьмы не имели власти над этой смертной девушкой.

— Я знаю, Эшли. Но тело берет свое. Не представляю, что делать.

Она улыбнулась: