Дракула

В течение двух дней Фрэнсис и Брандо никак не могли решить, с каким выражением следует произносить фразу «Я — Дракула». Кейт, которой, так же как и всем прочим, не терпелось увидеть, как работает Брандо, вскоре осточертели эти бесконечные повторения.

Фраза была написана огромными буквами на куске картона, который держали два ассистента. Актер экспериментировал с паузами, ударениями и акцентами, произнося имя своего героя то как «Доррагула», то как «Драколье». Он цедил пресловутую фразу, отвернувшись от камеры и глядя прямо в объектив. Проверял, как она будет звучать, если он вставит в рот клыки или заткнет ноздри.

Один раз он попробовал представиться, украсив лысую голову татуировкой в виде летучей мыши и намазав губы черной помадой. После недолгого размышления Фрэнсис приказал ему отказаться от подобных ухищрений. Конечно, на то и звезда, чтобы привносить идеи, но режиссер не обязан безоговорочно принимать их.

Вот уже два часа Брандо висел вниз головой в арочном проеме, страхуемый целой командой смертельно усталых техников. Он полагал, что будет очень эффектно, если граф предстанет перед визитерами в виде спящей летучей мыши.

Реплику свою он тоже время от времени переворачивал.

Мартин Шин, которого снимали со спины, спал на ногах.

«Я — Дракула. Я — Дракула. Я — Дракула?»

«Дракула я. Я ли Дракула? Да, я Дракула».

«Меня зовут Дракула».

«Мое имя Дракула. Граф Дракула».

«Привет, я Дракула».

«Я… Дракула. Ты… мой свежий завтрак».

Брандо произносил фразу так, как произнес бы ее Стенли Ковальский, Дон Корлеоне, Чарли Чен, Джерри Льюис, Лоуренс Оливье, Роберт Льюис.

Фрэнсис терпеливо снимал кадр за кадром.

Денис Хоппер слонялся вокруг площадки, благоговейно пялился на Брандо и курил травку. Всем актерам хотелось посмотреть на съемки.

Лицо Брандо побагровело. Клыки вываливались у него изо рта. Получив наконец команду режиссера, рабочие резко ослабили веревки, и актер полетел головой вниз. Он неминуемо разбил бы голову о землю, не успей рабочие замедлить падение. Ассистенты помогли ему встать на ноги.

Фрэнсис погрузился в задумчивость.

— Знаешь, Марлон, по-моему, у нас один выход — отказаться от всяких фокусов и вернуться к книге, — наконец изрек он.

— Вернуться к книге?

— Вспомни, как мы с тобой обсуждали эту роль. Говорли о том, как Стокер описывает графа.

— Я не вполне…

— Ты сказал мне, что хорошо помнишь книгу!

— Я в жизни ее не читал.

— Но ты сам сказал!

— Значит, наврал.

Харкер, закованный в цепи, заключен в подземелье. По его ногам бегают крысы. Со стен сочится вода.

Пролетает чья-то тень.

Харкер поднимает голову. На потолке висит серое существо с мордой летучей мыши, ноздри у него затейливо вырезаны, огромные зубы оскалены. Дракула заполняет собой все пространство, черный плащ натягивается на его громадном животе и толстых, как бревна, конечностях.

Дракула что-то роняет на колени Харкера. Это голова Вестенры с помутневшими глазами.

Харкер оглушительно вопит.

Дракула исчезает.

Из сценарного склепа, выгороженного в декорациях пространства, где Фрэнсис уединился со своей пишущей машинкой, раздавался треск клавиш, похожий на треск цикад.

Каждый день простоя уносил миллионы долларов, а режиссер никак не мог придумать финал. В той малой части набросков Фрэнсиса, которую удалось увидеть Кейт, предлагались следующие варианты: Харкер убивает Дракулу, Дракула убивает Харкера, Дракула и Харкер становятся союзниками, Ван Хелсинг убивает Дракулу и Харкера (этот вариант невозможно было осуществить, так как Роберт Дюваль уже снимался в другом фильме на другом континенте), замок Дракулы испепеляет молния.

Все были согласны с тем, что Дракула должен умереть.

Графа можно было обезглавить, сжечь в очистительном огне, утопить в стремительном потоке, заколоть, вонзив в сердце кол, расчленить топором. Его могли убить куст боярышника, гигантское распятие, серебряная пуля, рука Всевышнего, когти дьявола, вооруженные мятежники, стая адских летучих мышей, бубонная чума. Он мог превратиться в собаку или же покончить жизнь самоубийством.

Брандо предложил играть Дракулу, как Зеленый Чемодан[11].

Фрэнсис пребывал в раздумьях.

— Рид, что он для тебя значит?

Она решила, что Фрэнсис имеет в виду Иона — Джона.

— Он еще ребенок, но взрослеет прямо на глазах. И совсем скоро…

— Я не про Джона. Про Дракулу.

— А, у тебя на уме только он.

— Да, он. Дракула. Граф Дракула. Король вампиров.

— Я никогда не признавала за ним этого титула.

— Тогда, в тысяча восемьсот восьмидесятых, ты была против него?

— Можно и так сказать.

— Но ведь он дал тебе так много! Вечную жизнь, например.

— Он не был моим темным отцом. По крайней мере напрямую.

— Он вывел вампиризм из тьмы. Открыл перед ним новые горизонты.

— Но он был монстром.

— Только монстром? И никем больше?

Кейт задумалась:

— Нет, конечно нет. Сказать, что он был только монстром, несправедливо. Он был… хотя говорить о нем в прошедшем времени неверно, ты это знаешь… велик. Во всех смыслах. Чем-то вроде слона, которого описывает слепец. У него было много аспектов. Но все они чудовищны. Он не вывел вампиризм из тьмы. Он сам был тьмой.