Дракула

В «Дракуле» использованы новаторские для своего времени приемы — например, документальность изложения, построенного в форме дневниковых записей героев. О другом приеме автора говорится в статье Владимира Гопмана: «В романе много описаний видений и снов, гипнотических трансов. Даются они для того, чтобы подчеркнуть зыбкость границы между жизнью и смертью, между бытовой повседневностью и миром призрачным, потусторонним… Психологизм романа усиливает ощущение ужаса, так впечатляюще воссозданного Стокером. Причем если другие мастера жанра использовали и иные художественные краски, — например, у Гоголя страшное соседствует с комическим и оттеняется им, — то Стокер ничем не “разбавляет” страшное»[142].

Одна из главных «приманок» романа — его подспудная эротичность, создаваемая контрастом «дневной» красоты и безмятежности героинь и их ужасного «ночного» облика. Вот какой охотники на Дракулу увидели ставшую его жертвой Люси Вестенра: «Никогда в жизни мне не приходилось видеть исполненного такой инфернальной злобы лица. Надеюсь, никто из смертных больше не увидит ничего подобного. Нежные краски превратились в багрово-синие, глаза метали искры дьявольского пламени, брови изогнулись, будто змеи Медузы Горгона, а когда-то очаровательный рот, измазанный кровью, напоминал зияющий квадрат, как на греческих или японских масках. Если у смерти есть лицо, то мы его увидели». Картина отталкивающая и одновременно влекущая, как для Джонатана Харкера — явление трех вампирш: «Глядя на этих нимф, я испытывал двойственное чувство — вожделение и одновременно смертельный страх. У меня возникло порочное страстное желание, чтобы они поцеловали меня своими алыми губами». Подобно «Кармилле», роман Стокера рифмует любовь с кровью, трогая потаенные струны в душе многих читателей, неосознанно мечтающих о дикой запретной страсти, одинаково сладкой для мучителя и его жертвы…

* * *

В рукописи «Дракулы», которая в 2002 году была издана мизерным тиражом для коллекционеров, можно найти весьма любопытные места, позже выброшенные автором — например, окончание романа, в котором замок вампира должен был погибнуть вслед за своим хозяином. Приводим первый перевод этого отрывка на русский язык: «Замок Дракулы стоял перед нами в лучах заката, освещавших каждый камень его обветшалых стен. И тут земля вдруг сотряслась в ужасной конвульсии, так что мы зашатались и упали на колени. В тот же миг с грохотом, потрясшим, казалось, само небо, весь замок вместе с холмом, на котором он стоял, взлетел в воздух и распался на части, скрывшись в громадном облаке черно-желтого дыма, поднявшемся ввысь с неимоверной быстротой. В природе вновь воцарилось спокойствие, и только затихающее эхо прокатилось где-то в вышине, как далекий гром — долгий, вибрирующий звук, словно вздрогнуло основание небес. Потом мгновенно спустились сумерки, в которых едва угадывались обломки замка, уцелевшие в катаклизме. С того места, где мы стояли, казалось, будто страшный вулкан поглотил замок и прилегающие к нему постройки и тут же успокоился, свершив волю природы. Мы были так потрясены внезапностью и величием случившегося, что молчали, забыв обо всем»[143].

Можно понять, почему Стокер выкинул этот фрагмент — он чересчур театрален и к тому же закрывает возможность продолжения, которую автор, как опытный беллетрист, всегда оставлял за собой. Почему не предположить, что его граф, не убитый «как нужно», просто ускользнул от своих гонителей, чтобы вернуться снова — как он и поступил в бесчисленных ремейках романа.

Документальной основой «Дракулы» стали не только книги Уильяма Уилкинсона и Эмили Джерард, но и путеводители по Восточной Европе, регулярно выпускаемые немецким издательством «Бедекер». Но совсем недавно известный дракуловед Раду Флореску обнаружил, что и сюжет Стокер придумал не сам: в его основу лег забытый роман бельгийки Мари Низе «Капитан Вампир: Румынская история», изданный в Париже в 1879 году. Там тоже описано противоборство двух влюбленных пар — но не англичан, а румын — с вампиром, которым оказался русский князь Борис Лиатукин. Как и у Стокера, он изображен холодным красавцем, повелевающим силами природы и неотразимым для девиц. Одну из них, Эпистимию Команеску, ему удалось погубить подобно Люси Вестенра, причем в романе Низе вампир остается непобежденным.