Дракула

Много это или мало? Мало по сравнению с кровавым итогом деятельности современников Влада — султана Мехмеда II, чьи войны унесли полмиллиона жизней, или Генриха VIII Английского, истребившего до 200 тысяч собственных подданных. И много для маленькой страны, где до того наказания были не слишком суровыми, а нравы — простыми и патриархальными. Как бы ни тосковали потом румыны о «твердой руке» воеводы, о их подлинном отношении к нему говорит то, что именно после него слово dracul окончательно стало обозначать не дракона, а дьявола. И если современники и не считали Влада вампиром (вернее, стригоем), то наверняка в сердцах называли так, убедившись сперва, что их никто не слышит…

Вопрос о числе жертв Дракулы неизбежно подводит нас к другому вопросу — о достоверности и полноте источников, описывающих его правление. Как уже говорилось, комплексное изучение этих источников началось совсем недавно и до сих пор вызывает немалые трудности. И не потому, что документы нужно с риском для жизни добывать из пыльных склепов и полуразрушенных замков — нет, они давно хранятся во вполне благоустроенных библиотеках и архивах, а большинство из них изданы и доступны, в том числе в электронном виде. Одна из главных проблем в том, что эти документы и их исследования написаны на многих, в том числе не самых легких для изучения языках. Их как минимум десять: латынь, греческий, турецкий, румынский, древнерусский, старославянский, венгерский, верхненемецкий, польский, итальянский. Эта языковая ситуация характерна для Восточной Европы в то бурное время; из-за нее же почти каждое имя и географическое название имеют несколько вариантов и с трудом поддаются идентификации (вспомним, что само имя Дракулы писалось десятком разных способов).

Но дело не столько в форме источников, сколько в их содержании. Все написанное о Дракуле можно с долей условности разделить на пять групп или традиций — возникли они независимо, но быстро переплелись между собой, обмениваясь как фактами, так и вымыслами. Первая традиция, немецко-венгерская, родилась сразу после ареста воеводы в 1462 году и базируется на одном главном документе — «бенедиктинской рукописи» из аббатства Мельк. Ее автор, будь то отец Якоб или кто другой, соединил свои впечатления и рассказы очевидцев с документами, полученными от заказчиков из свиты Матьяша Корвина — в существовании этого заказа сомневаться трудно. Речь идет о письме Дракулы королю с рассказом о болгарском походе, как и о других его письмах — включая подложное, тоже хранящееся в королевской канцелярии, а скорее всего там и сочиненное. Соединив все это с устными преданиями, часто никак не относящимися к Дракуле, автор или авторы создали текст, состоящий из трех десятков историй о злодеяниях князя. Все их прилежно воспроизвели Михаэль Бехайм и анонимный автор «Истории воеводы Дракулы», дополнявшие и приукрашивавшие в меру сил версию бенедиктинцев. К той же традиции принадлежит сочинение Антонио Бонфини, получавшего информацию непосредственно от венгерских придворных. Главная их цель — как можно гуще очернить валашского князя, поэтому о правдоподобии здесь не может быть и речи. Однако при острой нехватке источников данными этих пасквилей ни в коем случае нельзя пренебрегать.

Вторая традиция возникла тогда же в среде турецких официальных историографов. Для них Тараклу-Дракула — неописуемый злодей, главная вина которого состоит не в казнях своих подданных (это турок мало беспокоило), а в том, что он нарушил клятву верности султану и пошел на него войной. Эту войну османские источники описывают полнее всего, в то время как немцы уделяют ей минимум внимания — ведь она, вопреки их задаче, рисует Дракулу не кровожадным тираном, а отважным крестоносцем. Правда, часто полнота сводится на нет восточным многословием и отчаянными попытками преувеличить успехи Мехмеда II и скрыть его поражения. Куда объективнее относящиеся к той же традиции сочинение Лаоника Халкокондила и «Записки янычара» Константина из Островицы. Проведя много лет на службе у турок, оба автора, тем не менее, сочувствуют их противникам и невольно восхищаются воеводой, хоть и осуждают его жестокость.