Дракула

Матьяш со своим войском тут же вернулся в Венгрию, подтвердив подозрения, что подлинной целью его похода была не война с турками, а поимка валашского воеводы, которого в Европе считали главным паладином будущего крестового похода. Польский историк Ян Длугош даже писал о возникшем у многих впечатлении, что венгерский король вступил в сговор с турками. Но и для турок случившееся было неожиданностью, хотя и приятной, о чем цветисто писал Турсун-бег: «В отчаянии Влад со своими людьми устремился в землю венгров. Он принес королю Венгрии много несчастий, и воздаянием за это стала его собственная погибель. Думая избежать пасти льва, он тут же попал в когти ворона — король взял его в плен»[111]. В недоумении были не только иностранцы, но и венгерские сановники. Даже хорошо информированный Антонио Бонфини писал: «Король перешел Альпы, будто бы для того, чтобы освободить из рук турок Дракулу… Придя туда, он, не знаю по какой причине, ибо никто вполне этого не понял, захватил Дракулу в Трансильвании, другого же Дракулу (имеется в виду Раду Красивый. — В. Э.), назначенного в эту провинцию турками, вопреки всеобщему ожиданию, утвердил: этого же привел в Буду пленником»[112].

В «Истории воеводы Дракулы» арест воеводы оказался связан с его предстоящей женитьбой: «Слушайте теперь, как старый правитель Венгрии пленил Дракулу. Этот правитель написал ему письмо, предлагая свою дочь в жены. И Дракула явился туда в чудесном настроении, приведя с собой девять сотен лошадей, и был принят с честью. И правитель отдал ему дочь на словах, а не на деле, замыслив в душе иное. Когда брак был заключен, тесть отправился с большой свитой провожать Дракулу назад в его страну и там остановился и спросил: “Достаточно ли далеко я проводил тебя?” “Да, господин”, — ответил Дракула, уверенный, что скоро доберется домой. И тут его окружили и взяли в плен, и сегодня он еще жив»[113]. Не зная деталей случившегося, автор сочинил сказочную историю, возможно, спутав Дракулу с его отцом, поскольку под «старым правителем» (а не королем) Венгрии наверняка имелся в виду Янош Хуньяди. Характерно, что даже в этом сочинении, враждебном Дракуле, поведение «правителя» осуждается как коварство.

В Европе пленение валашского князя вызвало настоящий переполох. От послов при венгерском дворе срочно требовали отчетов о случившемся, и придворным Матьяша пришлось потрудиться, чтобы навязать миру свою версию. Уже упоминавшийся венецианский посланник Пьетро де Томмази сопровождал короля в Трансильвании, поэтому его сообщения за ноябрь стали бы бесценными источниками… если бы их не конфисковали по приказу свыше. Видимо, та же судьба постигла сообщения нового посла Джованни Аймо, которому велели узнать всё о переговорах Матьяша с новым валашским князем и о том, не собирается ли король заключить сепаратный мир с турками. Такие слухи упорно циркулировали в европейских столицах, особенно в Риме, откуда в январе 1463 года прибыл в Буду легат Никколо из Модруссы.

Чтобы развеять подозрения папского посланца, ему позволили даже встретиться с узником в Вышеграде — правда, ненадолго и под строгим контролем венгерских вельмож. Вот как итальянец описал увиденное зрелище: «Он был не слишком высоким, но весьма мускулистым и сильным, с надменным и пугающим выражением лица; имел большой орлиный нос с выдающимися ноздрями и удлиненное красное лицо, на котором длинные ресницы обрамляли большие, широко открытые зеленые глаза; густые черные брови делали его выражение угрожающим. Его щеки и подбородок были выбриты, за исключением усов на верхней губе. Вздутые вены на висках делали его голову еще больше. Бычья шея соединяла голову с широкими плечами, на которые спадали волнистые черные кудри. Король рассказал мне, а его секретари подтвердили, что по приказам этого человека за короткий срок было истреблено самым жестоким образом 40 тысяч людей обоего пола и всех возрастов, принадлежавших к враждебным ему партиям. Некоторых из них переехали колесами повозок, другим выпустили внутренности, третьим вбили колы в голову, в пупок, в грудь или, стыдно сказать, в причинное место, так что конец кола выходил у них, еще живых, изо рта. Доходя до предела жестокости, он убивал младенцев вместе с их матерями, протыкая их одним колом, а иных приканчивал другими варварскими способами, мучая их орудиями, которых не могли измыслить даже самые свирепые тираны»[114].