Дракула против Гитлера.

Днем мы сделали привал в густой роще корявых, терзаемых ветром сосен. Доктору Ван Хельсингу пришлось помогать даже сесть, и мне было видно, что и Люси

тоже выбилась из сил. Я тоже устал, все мышцы ныли, лодыжка распухла. Но более всего меня мучило то, насколько непродуктивными до сих пор оказались все

наши поиски.

Люси согласилась со мной. Она стала умолять профессора:

«Прости, папа, мне очень жаль, но все наши усилия оказались бесполезны», сказала она ему. «Завтра мы покидаем горы и найдем какое-нибудь место, где ты

сможешь отдохнуть. После чего мы сможем пересмотреть наши планы».

«Мы никогда не найдем цыган, блуждая неведомо где, как три слепые мыши, профессор», добавил я.

«Цыган ты не найдешь», снова начал свою эпиграмму профессор.

«Они найдут тебя», ответил ему чей-то голос из тени деревьев.

К нашему крайнему удивлению, вскоре из тени к нам вышел на свет божий и сам сказавший эти слова. Это был Успенский, цыганский вожак, с которым мы познакомились

во время спасения из поезда его людей.

Он свистнул, и из-за деревьев и скал показалось еще с десяток вооруженных цыган. Каким образом мы оказались ими окружены со всех сторон, никоим образом

это не заметив, я до сих пор не понимаю. Я не видел и не слышал, чтобы они к нам приближались.

Нас повели обратно тем же путем, каким мы пришли, примерно с километр, по той же тропе, цыгане избавили нас от рюкзаков. Благодаря этой небольшой любезности

с их стороны я почувствовал значительное облегчение, и шагать мне стало так легко, что я забыл о страданиях, которые испытывал всего несколько минут назад.

Подойдя к зарослям дубового кустарника, мимо которых мы в тот день прошли, даже не глянув, Успенский раздвинул листву, словно это была какая-то штора,

и его люди стали исчезать в скрытой за кустарником расщелине в скале.

Он приказал двум своим людям стереть все следы на километр в обоих направлениях, а затем жестом предложил нам войти в открывшийся проход.

Войти внутрь горы было все равно, что оказаться в каком-нибудь театре в Вест-Энде, в котором с поднятием занавеса тебе открывается какой-то иной, новый

мир.

Мы оказались в огромной пещере, по размерам способной соперничать с Винчестерским собором, и не менее величественной. В огромной чаше высотой не менее

пятидесяти метров в максимальную высоту, с боковыми вестибюлями, прямо как действительно в церкви, разделенной массивными сталагмитами, поднимавшимися

снизу, словно величественные каменные солдаты, стоящие на своем вечном посту. Сверху свисали сталактиты – множеством дамокловых мечей, вселявшим чувство

неуверенности, что в любой момент они могут упасть мне на голову. Некоторые из них срастались со своими собратьями снизу, образовывая мощные колонны, что

только усиливало сходство с базиликой.

Пещера была освещена масляными лампами и мерцающими свечами, отбрасывавшими на стены жуткие тени, отплясывавшие зловещий макабрический свинг.

«Сталагмиты, сталактиты – я никогда не могла запомнить, кто из них кто», заметила Люси.

«Сталагмит растет с пола вверх, а сталактит свисает вниз с потолка», сказал я ей, гордясь своей эрудицией. «Мой учитель геологии, профессор Милтон Форд,

научил меня небольшому удобному способу это запомнить: если он плотный, то это сталактит, он крепится к потолку. Если нет, и он растет с пола вверх, то

это сталагмит. Улавливаешь?»

«Смотрите под ноги, юный Харкер, а то вступите в помет летучих мышей», просветил меня, в свою очередь, Ван Хельсинг.

Я неуклюже подпрыгнул, словно в шотландском танце, увернувшись от беловатой кучки, а затем поднял голову, ища глазами на потолке пещеры мерзких зверюшек,

но в ее темных нишах не увидел ни одной из них.

Затем, когда мои глаза привыкли к тусклому освещению, я смог осмотреться вокруг, различив подробности. Цыгане превратили внутренность пещеры в подземное

поселение.

Тут имелась кухня, где готовили оленя, кипели горшки и кастрюли, а женщины хлопотали на самодельных столах и вокруг костров и открытого огня. В одном из

углублений сбоку я заметил школу, в которой велись занятия, дети там примостились на бревнах, сгорбившись над дощечками при свете керосиновых ламп.

В другом боковом подземелье под каменным сводом по полу кувыркался какой-то молодой человек, выделывавший различные акробатические сальто и трюки перед

группой детей постарше, которые, в свою очередь, пытались повторять его гимнастические упражнения с разной степенью успешности.

Мы свернули в один из боковых туннелей, и, к своему изумлению, я увидел над собой молодую женщину, парившую в воздухе. Когда мы подошли ближе, я разглядел

проволоку, протянутую между двумя сталагмитами, по которой она шла легко и изящно, словно двигаясь по полу бальной залы. Наши глаза встретились, и я не

знаю, было ли это отблеском костров, отразившимся в этих черных очах, но почему-то у меня мурашки побежали по спине, а кожа на лице потемнела. Последнее

я мог приписать солнцу, загару и обветренности, но первое я могу объяснить только каким-то цыганским заклинанием или чарами.

Успенский заговорил, и я попытался сосредоточиться на его словах.