Дракула против Гитлера.

каким он на нее лыбился. Он даже погладил усы, как злодей из немого кино, тварь.

«А девчонка?», спросил ефрейтор.

«Я была девчонкой, когда ты считал волосы у себя на яйцах», поглумилась над ним Люси. Я заметил, как рука ее скользнула в пальто, в котором у нее лежал

этот нелепый Люгер, с длинным, как у карабина, стволом.

Ван Хельсинг недовольно посмотрел на дочь.

«Это моя медсестра», объяснил Ван Хельсинг. «И моя довольно дерзкая дочь».

«Медсестра». Фриц усмехнулся. «Может, она осмотрит кое-что у меня. Иногда он набухает до вызывающих тревогу размеров».

Я старался держать себя в руках. А вот Люси не сдержалась.

«Я хорошо знакома с этими симптомами», сказала она. «И рекомендую тебе справляться с этим так, как ты обычно это и делаешь. Если нужно, могу выписать рецепт

лечения – овца».

Нацист поднял руку, чтобы ее ударить. Рука Люси скользнула вглубь пальто, она обняла себя, как будто ей было холодно, но я знал, что она сжимает Люгер,

готовая из него выстрелить.

Я шагнул к ефрейтору. И тут между нами встал сержант.

«А ты кто такой?»

«Их водитель».

«Почему не остался в машине?», спросил он. Я не был готов к этому вопросу, и мысли мои заплясали чечетку в поисках подходящего ответа. Меня спас Ван Хельсинг.

«Мы не любим ходить ночью одни», заявил профессор. «Я оказывал помощь нескольким вашим солдатам, и партизаны очень недовольны этим. Я опасаюсь за себя

и свою дочь».

«И вы думаете, вот этот вас защитит?» Ефрейтор насмешливо на меня посмотрел. Я ощетинился слегка, но сумел сдержать себя каким-то сверхчеловеческим усилием,

я даже не ожидал, что обладаю таковым.

«Что в чемодане?», спросил другой.

«Весьма малоприятный инструментарий моей прибыльной профессии», ответил Ван Хельсинг. Ефрейтор озадаченно нахмурился.

Сержант вернул Ван Хельсингу документы и махнул нам рукой, чтобы мы проходили.

Когда мы отошли на достаточное расстояние, когда они уже не могли нас слышать, Ван Хельсинг повернулся к Люси: «Напрасно их злить? – ничего хорошего для

нашего общего дела это не даст», сказал он. «А лишь на короткое время даст почувствовать свое превосходство, а то и заносчивость. Мы должны казаться им

безобидными».

«Они видят только мои сиськи», усмехнулась она презрительно. «Для них я уже поэтому безобидна».

Я был шокирован ее пошлостью. Как все эти противоречивые черты характера уживались в одном и том же существе? Очаровывающее заигрывание, а затем сразу

же следом за ним агрессивная враждебность. Она напомнила мне героиню стихотворения Байрона:

Она идет во всей красе –

Светла, как ночь ее страны.

Вся глубь небес и звезды все

В ее очах заключены.

[«Еврейские мелодии», перевод С.Маршака; более точный перевод:

Ее походка прекрасна, как ночь

Безоблачного края и звездного неба;

И все лучшее, что есть в темном и светлом,

Сливается в ее облике и в глазах ее]

Такая очаровательная, милая внешность, а язык как у хабалки.

Проблуждав еще некоторое время по лунному лабиринту переулков и узких улиц, мы, наконец, добрались до места назначения. Это было небольшое ателье; надпись

на консервативного вида позолоченной вывеске на витрине скромно гласила: «Михай. Превосходного качества мужские модные костюмы на заказ».

Ван Хельсинг оглядел улицу в обоих направлениях, на предмет слежки. Никого не увидев, он открыл дверь и поспешно провел нас внутрь.

Внутри ателье стояло множество полок из темного дерева, из которых торчали рулоны различных тканей, а также витрины с рубашками и галстуками. Галстуки

представляли собой единственное яркое пятно в этом ателье, а ткань, лежавшая на квадратных полках в шкафах, была серого, коричневого и черного цветового

спектра, который придавал всему ателье подлинно мужскую, но мрачноватую атмосферу. На манекенах висели по виду очень хорошо скроенные и пошитые пиджаки,

если не сказать даже больше – весьма модные.

Над дверью зазвенел колокольчик, известивший о нашем приходе, и нас встретил мужчина небольшого роста. Меня представили ему, это был щегольски одетый господин,

рекламировавший свою продукцию в красивых и удобных домашних брюках и жилете из ткани в ёлочку. Это и был Михай, владелец ателье и лучший портной в Брашове.

Его тонкие «карандашные» усики были необычайно прямыми, словно нарисованными по линейке, кожа белоснежной, как живот у лягушки, а прилизанные бриллиантином

волосы – черными и блестящими, как еще не высохшая краска.

Профессор Ван Хельсинг представил меня только как англичанина, и Михай этим вполне удовлетворился. Из-за бедер отца выглянул сын Михая – мальчик лет восьми,

миниатюрная копия отца, только без усов.

Профессор наклонился, обратившись к мальчику:

«Как твой аппендицит, Тома?», спросил он.

«Ужасно». Ребенок театрально схватился за живот. «У вас есть какие-нибудь для меня лекарства?»

«Да», сказал Ван Хельсинг и достал из кармана лакричную палочку – конфету из корня солодки. «Но ты не должен принимать это до ужина».

Владелец провел нас к примерочной – крошечной комнатке размером с телефонный киоск, с зеркалами с трех сторон от пола до потолка, чтобы клиент мог как