Дракула против Гитлера (ЛП)

Дракула. Легенда, миф во плоти, абсолютно телесный и материально ощутимый, то самое Существо лежало там торжественно и неподвижно. Я сразу же его узнал по описанию из Книги: бледное, словно восковое лицо, с высокой горбинкой орлиный нос, на который тонкой белой линией падал свет, чуть приоткрытый рот с острыми белыми зубами, видневшимися между синими губами. Усы, спускавшиеся к подбородку, и волосы до плеч были ярко-белого цвета. Своими руками с длинными пальцами и ногтями мягкого фиолетового цвета он все еще вцепился в круглый деревянный кол, пронзивший ему грудь. Верхушка кола была расколота и отделена.

Я замер, затаив дыхание. Вот, я стою здесь, перед этим легендарным монстром, центральным источником, средоточием всего того, о чем рассказывал мне мой дед. Я, наконец, встретился с тем самым Существом, которое занимало все мои мысли существенную часть моей жизни.

«Вот для чего я сам, добровольно и поступил в разведку SOE», прошептал я профессору. «Именно поэтому я так просил и умолял отправить меня в Румынию».

«И именно по этой же причине и я остался здесь», ответил он.

Ван Хельсинг также осматривал тело, погруженный в собственные размышления, воспоминания.

«Я думал, вы его уничтожили. Отрезали ему голову и все прочее», отважился я.

«Ох уж эта книга!», прошипел старик, а затем вновь заговорил по-профессорски: «Я не смог. Ученый во мне не смог это сделать, полагаю. Такой уникальный экземпляр, поразительный биологический вид. Мне хотелось изучить феномен этого существа. Именно поэтому я еще глубже погрузился в свои медицинские исследования.

Но затем… жизнь взяла своё, одержав надо мной верх, брак, ребенок, моя практика, предложение создать здесь университет, а теперь вот война. У меня все никак руки не доходили, не хватало времени. Возможно я… инстинктивно пытался увильнуть от этого тяжкого бремени. Но я никогда не забывал, я знал, что он здесь… и ждет…»

Мы оба внимательно осмотрели фигуру, лежавшую в гробу. Несмотря на все рассказы, у него был благородный внешний облик, широкий лоб, римский нос и поразительно чувственный рот.

«Странно», продолжил профессор. «Как будто и дня не прошло с тех пор, как я вместе со всеми остальными стоял вот здесь же, много лет назад. Тело выглядит точно таким же, как тогда, я не вижу ни следа разложения. Я не заметил никаких изменений, никакого удлинения ногтей или волос, что часто можно наблюдать у покойников. Плоть не ввалилась и не сжалась; и, похоже, не усохла ни в коей мере. Хотя волосы стали абсолютно седыми. Любопытно».

Он склонился над гробом, глаза его оказались буквально в нескольких сантиметрах от трупа, и он стал тщательно разглядывать каждый дюйм обнаженной плоти, словно ученый в мантии.

«Поразительно», прошептал он.

Я тоже внимательно изучил труп, с меньшим научным уклоном, но несколько большим трепетом. Мы что, действительно собираемся оживить это чудовище? И правильно ли это делать в принципе? Не является ли это богомерзким святотатством? И вообще, выйдем ли мы с Ван Хельсингом из этой гробницы живыми? И не постигнет ли нас та самая участь хуже смерти, о которой Ван Хельсинг говорил, и не раз?

Ван Хельсинг собрался с духом и обхватил обеими руками кол, который был вонзен в грудь существа.

Заостренная деревяшка вышла довольно легко. Не было ни живой, ни запекшейся крови, лишь почерневшие ее остатки, прилипшие к колу.

Мы оба инстинктивно отшатнулись на шаг назад от трупа, как будто только что открыли ящик с ядовитыми змеями. Но Дракула не пошевелился. Тело осталось таким же неподвижным, как и раньше.

«Я так и думал», сказал Ван Хельсинг и отшвырнул кол в сторону. Тот, гремя, покатился по плитке. Профессор подошел к своему медицинскому саквояжу, достал шприц и, задрав рукава рубашки и плаща, обнажил на сгибе локтя свои слабые вены пожилого человека.

«Нет! Возьмите мою кровь», сказал я, изумившись самому себе.

Я задрал собственный рукав и протянул ему свою руку. Не знаю даже, почему я это сделал. Думаю, потому, что старик выглядел таким уставшим и изможденным, и я подумал, что потеря крови может еще больше ослабить его. И если уж на то были серьезные основания, то мне не хотелось стать этому свидетелем.

Ван Хельсинг пристально посмотрел на меня, казалось целую вечность, вглядываясь в мое лицо, в поисках того же самого мотивационного обоснования. В конце концов, он перевел свое внимание на мою руку, осмотрев филигрань синеватых вен, которые переплетались у меня под кожей. Выбрав наиболее крупный кровеносный сосуд, он проколол его острием иглы. Я был горд тем, что не вздрогнул, но тут дело было скорее, мне кажется, в мастерстве флеботомической ловкости Ван Хельсинга, чем в моей храбрости.

Пробирка наполнилась темно-алой кровью. Когда она наполнилась, Ван Хельсинг вынул иглу из моей кожи. Он вновь наклонился над гробом, направил шприц в грудь Дракуле и нажал на поршень. Ярко-красная струя дугой хлынула в колотую рану. Затем он поднес иглу к лицу мертвеца и спрыснул оставшейся жидкостью рот вампира.

Кровь просочилась между синими его губами и исчезла внутри.