Дракула против Гитлера (ЛП)

«Времена, когда я был воеводой, то есть правителем, были, как бы так сказать… грубыми, примитивными. А для примитивного, грубого народа вы должны тоже действовать грубо, наглядно. За кражу в одной деревне я содрал у вора кожу с ног, после чего посыпал их солью. Иногда мои самые восторженные и креативные последователи в таких случаях собирали коз, чтобы те слизывал соль с ран. Это очень болезненно. Крики вора слышны по всей деревне. Плюс к тому, рассказы об этом будут ходить от деревни к деревне, и наказание становится еще тяжелее после каждого такого пересказа. И народ начинал осознавать. Воровства я не потерплю. Никаких исключений из правил по закону. Я наказываю всех — мужчин, женщин, старых, молодых, богатых и бедных, никаких исключений для представителей какого-то класса, религии. И вскоре воровство пошло на убыль. Понимаете?»

«Да».

«Тогда вы понимаете, как важно было мне сажать на кол врагов».

«Полагаю, да».

«Я научился этому у турок. Я же был у них в плену какое-то время. Самое мрачное время в моей жизни. Они хлестали меня кнутом и били по нескольку дней, пока я больше не мог стоять на ногах. Позднее, когда я был освобожден и стал правителем своей страны, османы послали ко мне турецких послов требовать у моего народа дань. Я приказал прибить им к головам их собственные тюрбаны».

«Вы послали им сигнал, и они его получили и осознали».

«Вот, вы понимаете. Мой старший брат… они его ослепили, похоронив заживо в Тырговиште. И когда у меня появился шанс, я посадил на кол двадцать тысяч турок возле Тырговиште. Как вы сказали? “Сигнал послан, и сообщение получено”. Разве не так?»

«Нет… Да… То есть… эээ… я хотел сказать, что да, я вас понимаю».

Ван Хельсинг повернулся к нам лицом. «Теперь вы понимаете, почему он идеально подходит для борьбы с нацистами. Мы будем бороться с ними их же, или родственным им варварством».

«Варварские акции были хороши в варварские времена», сказал Дракула.

«Добро пожаловать в наше время», сказал Ван Хельсинг, повернулся и вновь стал смотреть вперед. Он молчал всю оставшуюся часть поездки. Как и я, думая о том, что именно мы собираемся обрушить на этот мир, выпустив из клетки.

Мы остановились в деревне, чтобы Павел мог позвонить по телефону и созвать совет в ателье.

Когда мы въехали в Брашов, вампир выпрямился в кресле и стал смотреть в окна, внимательно оглядывая город, по которому мы проезжали, поворачивая голову из стороны в сторону и осматривая здания. Взгляд его остановился на горе Тымпа, и я припомнил из своих исторических познаний, что он посадил на кол на ее вершине сорок купцов. Особый интерес он проявил, когда мы проезжали мимо Екатерининских ворот, и он, кажется, взволновался, увидев Черную башню, а затем и Белую башню.

Павел припарковал Бентли, и мы все вчетвером пошли пешком уже по самому Брашову, вампир шел сгорбившись, как старик, шаги его были нетвердыми, иногда даже он казался немощным. Я предложил ему опереться на мое плечо, но он с властным видом оттолкнул меня. Улицы были пустынны, видно было, что строго соблюдался комендантский час. Когда мы шли по этим затихшим улицам, я услышал вой собак, сначала одной или двух, а затем к ним присоединились и другие, и нас вскоре уже окружал несшийся со всех сторон собачий хор. Казалось, каждая псина, каждая дворняжка в городе выбрала именно этот момент, чтобы взвыть в ночное небо, и я не мог не задаться вопросом, не является ли присутствие вампира причиной этого тревожного, раздражающего хора.

Дракула смотрел на здания, как будто он был путешественником, который не был здесь очень долгое время, что, как мне кажется, было недалеко от истины.

«Брашов изменился», отметил он. «Вырос. Так много новых зданий. А ожидается еще больше, да? Эти лампы — они не мерцают».

Он посмотрел на уличный фонарь, а затем на лампу под абажуром, висевшую над витриной магазина.

«Они электрические», объяснил я и пустился в лекцию об Эдисоне, лампочке и итогах промышленной революции, когда вдруг был внезапно прерван.

«Стоять!» В узкий переулок вышли два эсэсовских солдата, преградив нам путь. Это были те самые немцы, которые остановили нас с Ван Хельсингами во время моей первой поездки на Совет.

Они навели на нас свои автоматы.

«А, доктор», обратился ефрейтор к Ван Хельсингу. «Опять обходишь больных? Где твоя хорошенькая медсестра? У меня есть для нее кое-что, что только она может вылечить».

«Моя дочь, вы имеете в виду?», спросил Ван Хельсинг, не скрывая своего негодования. «Буду признателен вам, если вы будете говорить о ней с уважением. Если вам вообще нужно говорить о ней».

«Следи за языком, а то костей не пересчитаешь», прорычал сержант. «Кто эти люди? Документы».

Павел вручил немцу свои документы. Солдат осмотрел их, затем полез в карман мундира и достал какую-то бумагу, которую он поднес к лицу, чтобы прочесть под светом уличного фонаря.

Я мало внимания обратил на часовых и вместо этого наблюдал за вампиром, взгляд которого, казалось, был прикован к символу мертвой головы на форме эсэсовцев.