И потому, не видя Дантона, ему отправили письмо с просьбой прийти в Ратушу.
В пять часов в Коммуну явился военный министр. Как оказалось, посыльный ошибся: письмо, предназначенное министру юстиции, он принес военному министру.
Секретарем Коммуны являлся Тальен. Тальен был хитрым лисом, прошедшим выучку у Дантона, подобно тому как Тюрио был его бульдогом; именно на нем лежала вина за эту ошибку.
С умыслом это было сделано или по оплошности?
В итоге 2 сентября Дантон так и не пришел в Ратушу; не пришел он туда и 3-го.
Между тем бойня, начавшаяся возле тюрьмы Аббатства якобы стихийно, стала неуклонно распространяться на другие парижские тюрьмы.
У нас нет возможности проследить все кровавые дорожки, оставленные ею на улицах Парижа. Понадобился бы целый том, чтобы воспроизвести различные эпизоды этого огромного побоища, во сто крат более страшного, чем побоище Варфоломеевской ночи; ведь гугеноты были вооружены, и 24 августа 1572 года происходило сражение, тогда как события 2 и 3 сентября были всего лишь резней.
Так что мы ограничимся только одним местом: «АЬ uno disce omnes».[5]
XXXIX
Выше мы рассказывали о том, что голову принцессы де Ламбаль подняли к окнам королевы, после того как тем, кто носил эту голову на конце пики, было позволено обойти вокруг донжона.
Скажем теперь, каким образом эта голова там появилась.
Бойня началась в тюрьме Аббатства. Это в ней находились швейцарцы, это в ней был прикончен Рединг и убит Монморен, в ней были спасены Сомбрёй и Казот.
Это в ней Майяр, мрачный пристав Шатле, придавая убийствам видимость законности, своим красивым и крупным почерком писал в тюремных реестрах, все еще испачканных кровью:
Из тюрьмы Аббатства бойня перекинулась в Консьержери, а из Консьержери — в Шатле.
Лишь 3 сентября она докатилась до тюрьмы Ла-Форс, где мы ее и увидим. Туда привезли принцессу де Ламбаль, г-жу де Турзель, ее дочь Полину и трех камеристок королевы.
Утром оттуда выпустили должников, трех камеристок королевы, г-жу де Турзель и ее дочь, но не решились поступить так же с бедняжкой принцессой; она была заранее намечена в жертвы.
Во-первых, все знали, что она была ближайшей подругой королевы. Многие говорили кое-что еще и добавляли, что соперничество, существовавшее между г-жой де Ламбаль и г-жой де Полиньяк, не было всего лишь соперничеством за дружбу королевы.
А кроме того, во время первого допроса в чепчике принцессы нашли три письма. Одно из них было от королевы.
Все настолько хорошо понимали, что несчастная женщина обречена на смерть, что, удаляясь в свой замок Бизи, герцог де Пентьевр написал одному из своих управляющих:
Как страшна эта отеческая предосторожность, витающая над еще живым существом!
Получив это письмо, управляющий вызвал к себе одного из порученцев герцога, ознакомил его с письмом и произнес:
— Поручаю вам, сударь, исполнить замысел его высочества.
Это происходило 1 сентября.
Одновременно он вызвал трех людей, двое из которых состояли при герцоге де Пентьевре, а третий — при самой принцессе; он приказал им надеть простолюдную одежду, дал им значительную сумму мелкими ассигнатами и велел ничего не жалеть для того, чтобы успешно исполнить порученное им благое дело.
Второго сентября эти трое людей весь день бродили в окрестностях тюрьмы Ла-Форс.
Бойня, как было сказано, уже началась в других тюрьмах и даже в Ла-Форсе, но еще не коснулась несчастной принцессы.