Драма Иова

Что же означает то, что человек не примиряется со своей преходящностью и постоянно ищет способы для ее преодоления? Что означает это переживание чуждости времени и что означают наши усилия перешагнуть через него в стремлении к совокупности экзистенции? Ведь если время составляет внутреннее состояние экзистенции, если оно есть одно из сущностных предопределений человеческого существа, почему же тогда оно представляется человеку навязанным ему извне и почему он хочет высвободиться из него? Что это означает, что временем пронизанное конечное существо жаждет вырваться из границ времени и быть постоянно и всегда? Ответ на эти вопросы может быть только один: переживание чуждости времени указывает, что преходящность есть реальное, но ненормальное состояние человека. Нежелание пройти предполагает нечто другое, что не должно пройти. И если это нечто другое все-таки проходит, следовательно, оно вынуждено пройти. Человек не является источником преходящности, она не исходит из него самого, но навязана ему извне. Если бы преходящность была бы нормальным состоянием человеческой экзистенции, у человека не было бы желания быть постоянно, он даже и не мог бы иметь такого желания. Такое желание в нормальном состоянии было бы нелепостью. Между тем такое желание у человека есть. Оно кроется очень глубоко, им пронизаны все дела человека, оно проявляется во всех людях и во все времена. Стремление человека вырваться из времени такое же подлинное, как и его бессилие вырваться из него. Разве это не есть переживание преходящности как ненормального состояния? Животное не рвется из своей среды, но оно рвется из своей клетки. Среда для него нормальное пространство его жизни, клетка же — ненормальное, вынужденное, навязанное извне. Человек не стремится вырваться из свободы, ибо свобода его нормальное состояние, но он хочет освободиться от насилия, ибо насилие ненормальное его состояние.Желание и стремление — знак того, что экзистенция очутилась в таком состоянии, которого не должно быть. Так дело обстоит со всяким глубоким желанием и, наконец, с желанием вырваться из времени и преодолеть свою преходящность. Итак, хотя преходящность вплетена в само наше бытие и наша экзистенция постоянно проходит, все-таки это не нормальное наше состояние. Философия не может нам сказать, как мы попали в это состояние. Однако она со всей определенностью говорит о том, что мы этого состояния не принимаем, что оно в самом глубоком смысле – не наше состояние. Преходящность для человеческой экзистенции есть нечто чуждое. Она кроется в ней, экзистенция проявляется в ней, но все-таки так не должно быть.

Ненормальность нашего состояния — преходящего и временного — показывает, что наша экзистенция открыта другому состоянию, которое не проходит, не кончается и в котором существование все сразу. Такое существование мы называем вечностью. Вечность как раз и есть то, чего мы ищем и за что боремся со временем. Правда, мы ее не имеем. Но мы хотим ее иметь. Она стоит перед нашими глазами как наше нормальное состояние, которое мы ищем. Мы тоскуем по этому состоянию, переживаем его как более высокую ценность, нежели время. Время перед лицом вечности есть неподлинное наше состояние, в которое мы действительно заброшены. Столкнувшись с преходящностью, мы начинаем чувствовать, кто мы есть в себе – мы существа, не желающие пройти. В преходящности времени нам открывается сущностная непреходящность нас самих. В свете вечности нам наша теперешняя экзистенция представляется ненормальной, неподлинной, не заслуживающей названия истинной экзистенции. Наша глубочайшая цель другая экзистенция: не осуществляемая, но та, которая есть вся сразу и потому не проходящая. Так же как в границах экзистенции мы открываемся трансценденции, как в своей деятельности мы открываемся миру, так и в своей преходящности мы открываемся вечности. Экзистенция ведет в трансценденцию, личное Я ведет к предмету, время ведет в вечность. Человек это такое существо, которое собой указывает больше, чем фактически имеет. Человек это онтологический символ, своеобразный онтологический знак, скрывающий под своим осязаемым обликом высший смысл и говорящий на более высоком языке. Теперешняя его экзистенция, говоря словами Nietzsche[86], это стрела, пущенная на другой берег.