Драма лихих 90-х. Книга 2. 90-е годы

Мы с Витей много гуляли по территории. Зелень, сосны, воздух, — все роскошно, и немного присутствовали на семинарах, где бушевали страсти. И предавались гастрономическому разврату: окорок с хреном, отварная осетрина, чай с ромовой бабой — это, к примеру, ужин, ну а сначала вкусный салатик. Сплошное жирование под разговор о нищей российской культуре. Некоторые упорно считают или делают вид, что их словесное сотрясание воздуха может спасти культуру и в целом отечество. Вечная жажда интеллигентов спасать Россию и русский народ. В выступлениях туманные слова: «переструктурирование культуры…

Реанимация вопроса Сократа «Что есть благо?»… Ну, и козыряние именами: Гегель, Кант, баденская школа неокантианства и т. д. Все выступления — водопад слов, и уже не выдерживал «Клен» и кричал: «Держите мысль!..». Но Ролан Быков продолжал распинаться о том, что «уровень нравственного ландшафта в стране размыт».

И всю дорогу шли «метафорические игры» и «модальность работы» «проектировщиков культуры». «Повысим уровень прожектирования!» — призывал Клен. И вовлек в разговор даже Быстрицкую: «Я вчера лежала, думала, маялась…». О чем? О подводных течениях «Тихого Дона»? Короче, все это — краснобайство, витийство, академическая игра в слова. Ну, а бедная Россия, о которой так волнуются интеллигенты? Она, как написал Тютчев 130 лет назад (в 1866 году):

Все гуще мрак, все пуще горе,
Все неминуемей беда…

Быков кричал, что надо на место идеологии поставить культуру. Кто-то отмечал, что наше государство слишком «прагматично и монетарно». Третий требовал организации немедленного «дискурса» (а почему не диалога?). Четвертому хотелось увидеть хотя бы «положительные зерна» среди общей черноты. И все разом жаждали «повысить нравственную потенцию общества». И еще прозвучало желание поставить во главу угла… самодержавие и православие. Но ведь это мы уже проходили!..

Словом, было много всякой бредятины. «Закорешились» с Элиной Быстрицкой. Один раз за столом довелось пообщаться с хорошим фронтовым писателем, Григорием Баклановым. Еще с худруком театра «Модерн», Светланой Враговой, сценаристкой, Татьяной Калецкой и многими другими. На одном из обедов Евгений Рейн мрачно провозгласил: «Мы — последние евреи России». Хорошо, что некоторые антисемиты-черносотенцы сидели далеко, за другими столами.

Да, «Лесные дали» и дым от «вербальных слов». Устав от них, мы с Витенькой позволяли себе тянуть из бокала «Мартини бланко». И все было бы развлекательно и прекрасно, если бы не плохое самочувствие: донимал насморк, трудно было дышать. 25-го поехали, а вернулись обратно 29 ноября.

Первый день зимы. Ни снежинки. За окном ясно, сухо, тепло, +5.

8 декабря

На радио общался с двумя Игорями — Кудриным и Фесуненко. Оба на меня смотрели, как на корифея (а когда-то они были выше по журналистской значимости, чем я), а у корифея оторвалась подметка на ботинке, а на животе покоилась заплатка после небольшой хирургической операции. Во взглядах обоих читалось удивление: во взлетел! Возможно, и взлетел, но при этом, главное, не потерял голову. Босс «Крон-пресс», Роберт Ованесович, предложил мне пойти работать в издательство в качестве паблик релейшен, я отказался, естественно, равно и от предложения написать книгу о ночной Москве: рестораны, проститутки, бандиты. Не тот возраст, чтобы шастать по ночному городу и искать приключения на свою попу. Вышел номер «Каприза» — лучше «Работницы», но хуже «Космо», — в нем мои итальянские экзерсизы про бандитов любви. Придумал и начал новую рубрику для «Вечорки» «13 число», раз в месяц.

5-го выступал в нашей библиотеке на Песчаной, имени Хикмета. Собралось человек 30. Слушали очень внимательно. Среди прочего прочитал свое любимое стихотворение Николая Заболоцкого «Последняя любовь»:

Задрожала машина и стала,
Двое вышли в вечерний простор,
И на руль опустился устало
Истомленный работой шофер…

И концовка о выведших в поле влюбленных, в «красоту уходящего лета»:

А машина во мраке стояла,
И мотор трепетал тяжело,
И шофер улыбался устало,
Опуская в кабине стекло.
Он-то знал, что кончается лето,
Что подходят ненастные дни,
Что давно уж их песенка спета, —
То, что, к счастью, не знают они.

Действительно, иногда не надо знать будущего, оно может быть совсем иным, чем предполагаешь. Надо наслаждаться сиюминутным, что есть сейчас, чему мы никак не можем научиться. Нам подавай счастливое будущее. А древние говорили: Carpe diem — «Лови день», то есть пользуйся моментом, каждым днем своей жизни. И это было девизом эпикурейцев.