Драма на трех страницах

Вскоре Елена с дамской сумочкой на плече вышла из калитки в заборе на улицу, огляделась, села за руль своего внедорожника.

Из калитки выбежал Антон. Заведя двигатель, Елена на внедорожнике тронулась с места. Она поехала за Верой и Дашей, которые понуро брели с рюкзаками за спиной и Угольком на поводке.

— Лена! — крикнул Антон вслед уезжавшему внедорожнику.

Автомобиль Елены нагнал Веру и Дашу с Угольком, остановился.

Опустив боковое стекло, Елена сказала:

— Садитесь. Круиз отменяется. Даша у меня жить будет.

Вера и Даша сняли рюкзаки, уселись на заднее сиденье внедорожника. Рюкзаки они положили рядом. Уголёк запрыгнул в машину, сел у их ног.

Позвонил смартфон Елены. Она достала из сумочки трубку, ответила:

— Не звони мне больше.

Елена отключила связь, заблокировала номер Антона.

— Простите, — сказала Вера. — Я вам всё поломала.

— Ты мне глаза раскрыла. ― Елена убрала смартфон в сумочку. — Так. Поедем ко мне и устроимся. Потом я тебя в больницу отвезу… Больница где?

— На Львовской.

— По дороге что купить? Чего хотите?

— Спать хочу. — Вера откинулась на сиденье, закрыла глаза.

Внедорожник Елены тронулся с места, уехал по улице.

Ляля Фа. МАКАРОНЫ НА НОВЫЙ ГОД

Через час наступит новый 1992 год.

С самого утра я ныла, насколько мне всё надоело: скучная ёлка в углу на журнальном столике, вечно-прекрасное настроение младшего брата (ещё бы, в свои пять лет он всеобщий любимчик!), то, что на старших всегда ложатся обязанности и вся работа! Как, например, нарезать этот ненавистный оливье — сколько можно?!

Я хотела нового, оригинального, интересного, а не обычного праздника в семейном кругу! Но, по всей видимости, желание моё сбывалось: через час уже Новый год, а родителей всё ещё нет.

И это совсем не нормально.

Они уехали днем в соседний город и должны были давно вернуться. Что-то пошло не так. Где же они?!

— Пить надо меньше! Надо меньше пить! Пить меньше надо! — прыгает вокруг брательник.

Ну почему вместо мультиков по телевизору опять показывали «Иронию» и пьяных мужиков?! А мелкий, как обычно, нахватался фразочек…

— Прекрати носиться, — говорю этому неугомонному, — и так уже ёлку уронил.

Вроде бы и не жалко, ещё утром я называла ёлку уродиной, но теперь она и вовсе лысая. Думаю, что так всё же хуже, чем раньше.

— Ляль, а когда мы будем кушать? — спрашивает брат.

И тут же добавляет:

— И почему еда ещё живая?

Мама планировала запечь картошку с курицей. Всё приготовила, нарезала, маслицем смазала — только включить газ и засунуть противень в духовку. Я бы сделала, но мне нельзя. Духовка «капризная», огонь может погаснуть, и тогда мы все задохнёмся.

И умрём. Так сказал папа, он всегда объяснял запреты. А мама поцеловала в лоб и шепнула: «Ты же большая девочка, всё понимаешь. Брата не обижай, скоро будем».

Нет, я не «большая» и понимаю далеко не всё: «скоро» — это сколько? И куда делись родители?!

— Курица не «живая», а сырая, — как можно спокойнее отвечаю мелкому, невольно копируя мамины интонации.

— Я есть хочу. И мандарины!

— Сейчас. — Я заглянула в холодильник. Там нашлась большая салатница с остатками рассольника и мамино чудо: торт «Лебединое озеро». С синим желе по верхнему коржу и лебедями-эклерами. Но почему-то казалось неправильным хомячить торт без родителей. Поэтому спрашиваю брательника:

— Есть суп с обеда, оливье — пока без заправки — или я могу сварить макароны. Тебе как?

Ставлю на огонь кастрюлю с водой. Хоть мелкому праздник — он макароны любит. Даже на Новый год.

И это тоже не нормально!

У меня начинает болеть голова, но я всячески отталкиваю от себя зудящее беспокойство, прислушиваясь к звукам в подъезде. Там шумно, у кого-то гости.

Справа от нас живут тётя Таня и Антошка. Как там зовут их папу, я не помню. С тех пор, как появились новые деньги (которые, если верить взрослым, гораздо дешевле старых), Антошкин отец часто пьяный, и тогда тётя Таня плачет. Стены тонкие — я слышу гораздо больше, чем мне бы хотелось. Но сегодня они не дома, я видела, как они уезжали.

Значит, гости — слева, там живёт Серёжка с родителями.

Я боюсь старшего брата Серёжки, про него рассказывают всякое. Соседка с четвёртого, та, что под их квартирой, часто грозится, что «Васька рано или поздно загремит за свой длинный язык».

Вода закипела, я посолила и бросила макароны. Подумала и добавила ещё. Помешала вилкой. Вспомнила маму, её вечные «осторожно!», «это опасно!» и «смотри, как надо» — вздохнула и отодвинула кастрюлю чуть дальше от края.

Васька-сосед, и правда, странный. Смеялся над моим пионерским галстуком. А несколько дней назад, когда я случайно встретила его в подъезде, окликнул меня: «Эй, пионерка! А страны, где ты родилась, больше нет!» — и засмеялся. Страшно как-то засмеялся — словно и не смешно ему совсем.

Как это «больше нет», я не поняла. Как целая страна может исчезнуть — так же не бывает! Оказывается, всякое бывает. Кто бы сказал мне, например, что родители нас бросят под Новый год, я бы тоже не поверила. А вот поди ж ты!

— Ляль, а где папа с мамой?