Drama Queens, или Переполох на школьном балу

– Я опять что‑то не то сделал? – недоуменно приподнял он брови. – Или это у нас какая‑то новая игра, о которой я не знаю, и это теперь стоп-слово такое?

Ответом ему служило растерянное молчание.

– Разве ты не уезжаешь? – испуганно сглотнула Кэтрин. – Не уезжаешь обратно в Колумбию?

– Да, но это ведь не навсегда. Я же вернусь, – улыбнулся он, целуя ее в кончик носа. – Кстати, забыл сказать, я не смогу быть на следующей репетиции. Справишься с ними в одиночку? А то этот чертов суд…

Снова это слово окатило ее как ледяной водой. Вот она, та самая правда, от которой, сколько глаза ни закрывай, сколько от нее ни прячься, не сбежишь, не скроешься. Вот только в отличие от самой Кэтрин Хитклифф никогда не выдавал желаемое за действительное. Они встретились взглядами.

– Хит, это плохая затея, – слишком быстро произнесла она, как можно сильнее стараясь избежать того, что произойдет дальше.

Кэт так хотела, чтобы этого разговора никогда не было! Но реальность просачивалась сквозь темноту, в которой они все время прятались, с каждой секундой все сильнее давя на плечи. Она осторожно отодвинулась.

– Почему?

В груди начало неприятно жечь. И причина была лишь одна: разочарование. Вот только не в этом парне и не в той ситуации, куда их обоих толкнула жизнь. А в самой себе.

– Неужели ты не видишь?

Она хотела молчать. Не говорить. А лучше вообще сбежать, но куда убежишь в рождественскую ночь из собственного дома?

– Чего именно?

И снова тишина. Скрип дивана, потому что Хитклифф отсел от нее подальше. Его тяжелы выдох и запущенная в волосы рука.

– Что мы разные, – совсем тихо произнесла Кэт, стараясь не тонуть в самоосуждении.

Но так будет верно. Так правильно. Решать головой, а не сердцем – таким всегда был ее принцип.

– Нет, не вижу. – Выражение его лица стало жестким. Таким, каким Кэт редко видела его прежде. А может, вообще никогда. – У меня точно так же, как у тебя, два глаза, два уха, две руки и две ноги. Чем мы так принципиально отличаемся, Кэтрин?

«Чем ты отличаешься от остальных, Кэтрин?» – отдался в груди голос приемной комиссии.

– Я хочу другое будущее, – прошептала она, хотя знала, что об этих словах придется пожалеть.

Но пластырь лучше срывать сразу, как бы ни было страшно.

– Такие, как я, годятся лишь для воспоминаний, я запомнил, – кивнул Хит.

Он резко поднялся на ноги, одернув футболку, и достал из кармана ключи от машины. Кэт открыла рот, как будто хотела что‑то еще сказать, но не находила слов. Ни извинений. Ни оправданий.

– В конце концов, мы ведь оба знали, что это все временно. К тому же я не обманывала, когда говорила, что все это не для меня: свидания, отношения.

Но он уже завязывал шнурки на кроссовках.

– Я не влюбляюсь, Хит! Я никогда…

– Ты не влюбляешься потому, что обожаешь все контролировать, а это единственное, что тебе неподвластно, – произнес он.

– Это не так!

В тяжелой тишине, подхватив с пола куртку, он бросил на прощание:

– Любовь – это всегда борьба. Вопрос в том, за что ты борешься или с чем. Ты можешь бороться с собственными чувствами или за них. Выбор за тобой.

А потом ушел. Кэтрин, бросившись к окну, провожала его машину взглядом до самого конца улицы и, когда та скрылась за поворотом, заплакала.

Она опустилась обратно на диван и, обняв подушку, молча глядела в одну точку. Через час входная дверь хлопнула. Кэт щелкнула пультом, включив первый попавшийся канал. Подойдет, чтобы мать не услышала, как она шмыгает носом.

– О, ты не спишь.

– Нет, фильм смотрю.

Но мама, скинув пальто, вздохнула и вместо того, чтобы уйти наверх, опустилась на диван рядом, положив голову дочери себе на колени. Кэтрин зажмурилась, чувствуя, как из уголка глаз снова покатились слезы. Хорошо, что свет никто так включать и не стал.

– И кто этот джентльмен? – спросила мама, гладя ее по волосам. – Тот, что привел в порядок нашу подъездную дорожку и украсил дом.

– Он не джентльмен, мам, – шепотом ответила Кэтрин, стараясь говорить спокойно. – Он бандит.

Но мама лишь улыбнулась, приняв ее слова за шутку.

– И как зовут бандита?

– Ты будешь смеяться.

– Обещаю, что не стану.

– Хитклифф, мам. И да, я помню про «Грозовой перевал». Умоляю, хотя бы ты мне не говори.

Мама мягко рассмеялась:

– И где он? Ты его прогнала или Тоби?

– Мы поругались, – пробубнила Кэтрин. – Хотя Тоби тоже хорош – нагадил ему в ботинки.

– Ну тогда точно нормальный парень. Тоби никогда не ошибается. Может, позовешь на ужин?

Заодно помиритесь.

– Там все равно ничего бы не вышло, мам. Мы разные. И хотим от жизни не одного и того же.

– Мне так жаль, детка.

Кэтрин хотела сказать, что ей тоже жаль, но это было не так. Это слово не вмещало всего, что она чувствовала, словно оно – маленькая коробочка, а ее боль – огромный воздушный шар, который никак в нее не впихнуть.

– Он самый неподходящий человек, мам. Самый безалаберный, безответственный, от которого не знаешь, чего ждать через минуту. Он просто невыносимый!

– Из-за чего же ты тогда плачешь?

Кэт зажмурилась, сильнее утыкаясь лицом в диванную подушку.