Драма в Гриффин-холле, или Отравленный уикенд

Всё это время, что Оливия была рядом, она не могла найти в себе сил заговорить с кузиной Грейс, окликнуть её. Та казалась безмятежной и сидела ровно и тихо, только голова и плечи у неё мелко дрожали, как если бы она мёрзла, но в остальном поза молодой женщины была спокойной и расслабленной. Пока Оливия укладывала вещи кузины, ей казалось, что она предаёт её, вступает в сговор с посторонними равнодушными людьми, которые способны не только без всякого сожаления сообщить ей о смерти мужа, но и лишить права скорбеть о нём, объявив хладнокровной убийцей.

Когда вещи были собраны, Оливия отпустила Дорис, беззвучно льющую слезы и, обогнув кровать, выглянула в коридор. Инспектор, о чём-то тихо шепчущийся с сержантом, благодарно кивнул ей.

Оливия надеялась, что и Филипп, и все остальные не решатся покинуть гостиную, избегая тягостной сцены, но, когда их маленькая процессия во главе с инспектором Оливером спускалась в холл, все, включая горничных и миссис Уоттс со спящей малышкой Полли на руках, медленно обступили лестницу. Их жадные взгляды покоробили Оливию, ей захотелось обогнать кузину Грейс, встать перед ней, загородить от любопытных и обвиняющих взоров.

Та шла спокойно, механически ровно переставляя ноги и ни на кого не глядя. Оливия, опустив глаза, вдруг отметила какой-то обособленной частью сознания, что каблуки туфель кузины в налипшей земле и травинках, а чулок на правой ноге измазан то ли глиной, то ли грязью. Никто, даже Матиас Крэббс, стоявший в холле с мрачным выражением лица, не произнёс ни слова, когда Грейс в сопровождении полицейских оказалась внизу. Вид у неё был больной и несвежий, волосы, выбившиеся из небрежного узла, волглыми прядями струились у опухшего лица, и Оливия укорила себя, что не посмела притронуться к кузине и не причесала её как следует.

Жалобное хныканье малышки Полли будто разрушило чары, наложенные на Грейс. Её пугающее потустороннее спокойствие исчезло, лицо исказилось от острой душевной боли. Грейс рванулась к дочери, но дорогу ей тут же перегородил старший констебль Лэмб. Наливаясь краснотой от непристойности всего происходящего – шутка ли, чуть ли не силой держать молодую леди из такой уважаемой семьи, хоть она и не моргнув глазом застрелила мужа! – он, заикаясь от волнения, упрашивал её проследовать за ним в полицейскую машину. Грейс, внезапно осознав, что её хотят разлучить с малышкой Полли, принялась бессвязно выкрикивать мольбы и угрозы, а потом, выделив среди всех, кто присутствовал при этой ужасной сцене, Филиппа, прокричала:

– Я не делала этого! Я не убивала Майкла, жизнью клянусь, Филипп, не убивала! Ради Полли, прошу, помоги мне!

Смотреть, как Грейс буквально заталкивают в машину, как она пытается докричаться до них и колотится в стекло, было невыносимо, но близнецы оставались на крыльце до самого конца, а, когда машина медленно попятилась к выездной аллее и лицо кузины оказалось напротив, Филипп уверенно кивнул ей, и только тогда она успокоилась и прекратила биться, как бабочка в сачке.

Глава вторая, в которой инспектор изымает у тётушки Розмари её капли, а Вивиан терзают муки совести

Ни Оливия, ни Филипп к ланчу не спустились. Матиасу Крэббсу поднос с чашкой чая и сэндвичем в его комнату принёс Симмонс, рассудивший, что хозяину в такой трудный час ни к чему знать о неурядицах с кухонной прислугой и видеть их заплаканные лица.

Горничные Эмма и Дорис пребывали далеко не в лучшем состоянии. Сцена, как увозили Грейс Хоггарт, которую они наблюдали, спрятавшись в столовой, поразила и напугала их. Глупые девчонки до того разволновались, что всё валилось у них из трясущихся рук, и миссис Уоттс, посовещавшись с дворецким, решила, что не стоит пускать их наверх.

Кухарка до сих пор не пришла в себя, а её помощница, заперевшаяся в своей комнатушке, не подавала признаков жизни и на стук не открывала. Отчаявшись выманить упрямую девчонку наружу, экономка в сердцах выкрикнула, чтобы та собирала вещи и не ждала ни платы за текущую неделю, ни рекомендаций. В ответ на это послышались жалобные всхлипывания и причитания, но дверь так и не открылась.

Единственный из младшей прислуги, кто сохранил присутствие духа, был лакей Энглби. Он беспрекословно брался за любое порученное ему дело и по возможности старался облегчить участь растерянных событиями в Гриффин-холле горничных.

Из-за всей этой неразберихи ланч подавали холодным. Вивиан и тётушка Розмари, сидевшие в столовой вдвоём, вынужденно примирились с компанией друг друга, но дальше ледяной вежливости дело не шло – ни одна не могла забыть недавнего скандала, и ни та, ни другая не собиралась прощать обиды, нанесённой в присутствии полицейского.

– Что это, Энглби? – тётушка Розмари с подозрением уставилась на консервированный язык – тёмно-розовые кусочки подрагивали в обрамлении мутноватого желе, начинавшего растекаться по серебряному блюду неаппетитной лужей. – Я это есть не буду. Унесите немедленно, этим утром нам достаточно потрясений.