Потом он вернул половинку свечи и спичечный коробок в тайник, присыпал их землёй и утрамбовал ладонью. Выбрался из-под лестницы, тщательно отряхнулся, небрежно опустил алмаз в карман и, отыскав свою трость, поднялся на три ступеньки. Это усилие окончательно истощило его, и он, опустив голову на руки, сложенные крестом, забылся тяжёлым прерывистым сном, готовый пробудиться в то самое мгновение, когда в подвальной двери послышится скрежет ключа.
Себастьян уснул, Вивиан, передав пакет с деньгами пугающе галантному подручному братьев Люгер, с облегчением спешила обратно, прижимая к груди пустую сумочку и поминутно нервно оглядываясь, а близнецы, одинаково нахмурившись, всё ещё продолжали чертить сложные схемы передвижения гостей в вечер убийства. Филипп, утомившись от размышлений, изобразил грустного ежа с сигарой во рту прямо поверх схематичной рассадки гостей, на что Оливия всерьёз вознегодовала.
Остальные обитатели дома либо крепко спали, либо предавались своим невесёлым мыслям, и только одного человека в Гриффин-холле более не волновали тревоги и тяготы суетного мира. Он лежал на земле, приникнув к ней всем телом, как ребёнок приникает к груди матери в поисках покоя и защиты. Из запёкшейся раны уже не струилась кровь, смешиваясь с прозрачными водами ручья, тело, недавно служившее источником и наслаждений и забот, остывало, превращаясь в серебристом свете луны в малозначительную деталь ночного пейзажа.
Мышь-полёвка холодными от росы лапками пробежала по безжизненной руке, вцепившейся в лопату с коротким черенком и так и окоченевшей. Голова трупа покоилась в небольшой неряшливо выкопанной яме, постепенно заполняющейся водой, рядом высился холмик земли, а какая-то птаха, посвятившая свою немудрёную песню необыкновенно тёплой для этого времени года ночи, выводила звонкие трели, обращая на мертвеца внимания не больше, чем если бы он был опрокинутой каменной скамьёй.
Часть четвёртая
Глава первая, в которой все сначала нервничают из-за пропажи Грейс и Себастьяна, а потом становятся свидетелями ареста убийцы
Старший констебль Лэмб проснулся в отвратительном расположении духа. Самочувствие его ещё более ухудшилось, когда он сообразил, что задремал, будучи на посту.
С трудом поднявшись на ноги и морщась от боли в спине, он поправил шлем и откашлялся. В доме было тихо, даже из кухни не доносились ещё звуки утренних хлопот, и не тянуло запахами жареного бекона и свежего хлеба.
Констебль Лэмб привёл себя в порядок: поправил форменную одежду, подкрутил усы и проделал пару гимнастических упражнений, чтобы почувствовать себя бодрее. Около восьми утра его должен был сменить О’Нил, после чего можно будет отметиться в участке и отправиться на пару часов домой.
Предвкушая обильный завтрак с жареными почками, свиными сардельками и горячими ячменными лепёшками, Лэмб с наслаждением потянулся и тут же выпрямился, опустив руки и обрадовавшись, что успел проснуться до того, как в холле появился дворецкий. Симмонс, пожелав констеблю доброго утра, прошествовал мимо него, направляясь под лестницу, в кухню, и вид у него был крайне неодобрительный.
Припозднившаяся кухонная девчонка, испуганно озираясь, пробежала с угольным ведром и щётками в гостиную, а потом обратно, где-то рядом послышалась возня, приглушённые вскрики горничных, глухо хлопнула дверь, и среди всех этих утренних звуков яснее всего констебль Лэмб различил женский голос, отчаянно взывающий к Господу о милосердии. В Гриффин-холле явно происходило что-то не то.
Подтверждением тому стало возвращение Симмонса. Откашлявшись, он, не глядя на констебля, произнёс:
– Я был бы благодарен вам, сэр, если бы вы смогли выслушать садовника Чепмена. Дело в том, что он обнаружил в саду тело, сэр.
– Тело? В саду? – в голосе Лэмба слышались одновременно недоверие и нарастающий ужас.
Согласно правилам, он должен был дважды за один час обходить дом вокруг и обязательно проверять, спокойно ли всё в саду. Сон, так не вовремя сморивший констебля, мог дорого ему обойтись.
Чепмен, величавый старик с воспалёнными глазами и седой щетиной на костлявом подбородке, сидел на кухаркином стуле посреди кухни и с трудом скрывал удовольствие от того факта, что находится в центре внимания. Горничные, округлив от ужаса глаза, ловили каждое его слово, а миссис Гилмор, роняя слёзы в миску с тестом, вполголоса читала молитву, и от этого казалось, что слуги разыгрывают сцену из пьесы. Экономка, миссис Уоттс, была занята с малышкой Полли и ещё ничего не знала о случившейся трагедии.
Выслушав садовника, констебль Лэмб в сопровождении дворецкого и лакея Энглби отправился к ручью, где и обнаружил тело Майкла Хоггарта с двумя пулевыми отверстиями в груди. Оно уже успело остыть и мало чем напоминало того жизнерадостного молодого человека, что так любил щегольскую обувь, дорогие вина и хорошеньких легкомысленных женщин.