Драма в конце истории

В машине Майк, глядя на мелькающие супермаркеты, сыпал названиями мировых фирм, их изделий, реклам, событий, – результат поездок по миру.

У него кругозор гражданина мира. Не имеет никаких предрассудков. Наверно, не знает, что ему надо. Я поражен его знаниями сверх моего горизонта, но нас объединяло одно: интерес к женщинам. Выяснилось, что смысл его жизни – в женщинах. «В них мы ищем родину, которую потеряли». Это были бесконечные разговоры о том, как они становились влажными от его умелых действий, как чудесны нимфетки, их маленькие твердые груди.

– Переспал с негритянкой. Знаешь, они пахнут чем-то особым. Неприятным. Такого запаха нет у белой женщины.

Я тупо слушал. Во мне было предубеждение: впервые вживую увидел ископаемого расиста.

Странно, он до сих пор напичкан архаичными представлениями недавно самой сильной державы.

Мое снисходительное превосходство над ним он заметил. Видимо, решил, что перед ним – непробиваемый азиат.

Мы сидели в его коттедже на возвышении Лонг Айленда. Вокруг покойно сияла бесконечная вода.

Майк набивал пустую папиросу марихуаной, толченой в медной ступке. Марихуана росла на завалинке его коттеджа, и была уже готовой, подсохшей.

– Я вырос под наркозом.

Я тоже набил себе папиросу. Несколько затяжек не дали ничего, почувствовал только легкое головокружение.

Он был полностью распахнут мне, хотя глаза были настороженными.

– Мы никогда не поймем друг друга, – пыхал он папиросой. – Что у вас с психикой? У вас, русских, психологический вывих.

– Что, что?

– Я имею в виду, что живете чувствами.

– А у тебя? Вы же в полном маразме. У вас нет цели, кроме вожделения к телам и вещам.

– Да, пост-цивилизация сделала из меня гедониста. Гедонизм – еще более пустая, философия чем коммунизм. Бегство от реальности. У меня нет ни родины, ни привязанностей. Не смотрю телевизор, не читаю блогов и газет. Ноутбук – иллюзия связи с миром. Амнезия – вот высшая свобода. Вы трусы, страшитесь заглянуть за пределы вашей иллюзии. Да и не подозреваете о подлинной реальности. Есть подлинная жизнь, а там грязь, покой и смерть, от чего вы не уйдете.

Я был поражен неслыханными словами и восхищен его смелостью, и тоже говорил открыто:

– Во всяком случае, ваша жуть холода – не наше знание. Наша узость – в тяготении к свету.

– Чтобы понять свет, надо пообщаться с тьмой. Дьяволом. Вы ослеплены светом. Коллективистской утопией. Правда, борьба капитализма с социализмом привела к изумительному результату – обществу одиночек. У нас, и у вас утопия привела в пустоту. Желания – это движение маятника от вожделения (коммунизм, сверхпотребление) к отвращению (нигилизм, фашизм, ненависть, терроризм, геноцид), и наоборот. Общество будет вечно метаться между этими крайностями.

Казалось, что-то безмерно безразличное в нем претило мне – холодом. Майк был порождением мира бездонного холода одиночек. В его одиночестве не было пружины, выталкивающей на плато расположенности к человечеству. Если только не затрагивали пятый пункт, да и то, если заговоришь.

Моя заскорузлость не могла принять этого чужака, полностью лишенного наших нравственных устоев.

– Вы не знаете удовольствий, и слава богу. Мы стремимся к наслаждению – одеждой, дизайном квартир, изысканной едой, женщинами – и здесь нет выхода. То же бегство от реальности, от которой вы не способны уйти. Никаких отличий. Только вы беднее и опаснее.

– Мы стремимся к свету, и этим все сказано.

Он снова пересел на любимый конек.

– Вы даже не представляете, что любовь – разрушительна. Где ты видел счастливую любовь? Как умудряются прожить десятилетия с одной единственной женщиной? В основе разводов лежит брак. Супружескую пару считают моделью счастья, а она уже не жилица в современной цивилизации. Впариваем людям недостижимый идеал. Любить можно только чистоту, девственность. Нимфеток.

Я восхищался. Вот бы эти фразы – в лицо нашим благообразным семьям! Порвали бы на куски.

Образ Юли, разлитый во всем моем существе, защищал меня от набитого циничными ядами Майка.

Он угощал только орешками и виски. Несмотря на намеки, в ресторан так и не пригласил.