Драма жизни Макса Вебера

Так или иначе отчет не сохранился. Сохранилась, конечно, хотя и частично, переписка членов семьи и близких, кто каким-либо образом был затронут болезнью Вебера. Но полной картины, которая могла бы (возможно) обнаружиться в отчете, конечно, не существует. В то же время по косвенным признакам можно судить, что болезнь начиналась раньше и продолжалась дольше, чем эти несколько лет – с 1898 по 2002 или 2003 г., отведенные на болезнь большинством биографов. Даже в косметически приукрашенной, ретушированной, по выражению одного из критиков, биографии Вебера, написанной Марианной, все время проскальзывают тревожные нотки. Так, о студенческой поре Макса она пишет: «…молодой студент усвоил грубое времяпрепровождение буршей <…> и у него были товарищи, удовлетворяющие свою чувственность в безответственных и бессердечных формах. Но мать могла быть благодарной… Ее сын противостоял примеру других: лучше терзаться демоническими искушениями духа, грубыми требованиями плоти, чем отдавать дань физической потребности» (курсив мой. – Л.И.) (МВ, 86). Надо ли спрашивать, почему это «лучше», тем более что Марианна, когда писала эти строки, давно уже знала о демонах, которые пришли позднее!

В берлинский период, по заверению Марианны, молодой чиновник (референдарий) полагает, что «нет женщины, которая могла бы его полюбить, которой он в силу своей натуры мог бы дать счастье». Поэтому своей юной сестре Кларе, спрашивающей его о женитьбе, он отвечал: «Такой старый медведь, как я, топчется лучше всего один в своей клетке» (Там же. С. 151). «И с каждым годом, – описывает Марианна ушедшую в прошлое помолвку Макса с Эмми Баумгартен, – он все больше подчиняется мысли, что, если он не может спасти и осчастливить Эмми, он и сам не имеет права на полное человеческое счастье. К этому прибавляется постепенно нарастающее из темных глубин жизни таинственное чувство, что ему вообще не дано принести счастье женщине» (курсив мой. – Л.И.) (МВ, 144–145). «Моя милая Эмми… – пишет он девушке, с которой когда-то был помолвлен и с которой чувствует необходимость объясниться накануне свадьбы с Марианной, – теперь ты знаешь о прошлом и понимаешь, почему для меня было невозможно не поговорить с тобой открыто <…> Убеждение в том, что я не смогу ни принадлежать женщине, ни сблизиться с девушкой, было, ты знаешь это, следствием моего долгого неразрешенного сомнения в том, как ты относилась и относишься ко мне…» (курсив мой. – Л.И.) (Там же. С. 164). А вот Марианна цитирует письмо Макса к ней из Берлина, еще до профессуры во Фрайбурге: «Мое общее состояние несравненно лучше, чем в предыдущие годы. На это я даже не надеялся, разве что в значительно более позднем возрасте, и во что я даже в период нашей помолвки, для меня в этом отношении очень тревожной, не верил. После того как я в течение отвратительных мучений наконец внутренне достиг уравновешенности, я боялся тяжелой депрессии. Она не наступила, как я думаю, потому, что посредством непрекращающейся работы не позволял ощутить покой нервной системе и мозгу <…> Я думаю, что не должен рисковать и позволить наступившему успокоению нервной системы превратиться в расслабленность, не должен рисковать до тех пор, пока не пойму твердо, что стадия выздоровления окончательно завершена» (Там же. С. 174). О каких отвратительных мучениях и о каком выздоровлении здесь идет речь, если болезнь как таковая, разразившаяся в Гейдельберге, как об этом детально пишет Марианна, еще и не начиналась, если «некое злое нечто», на которое есть лишь намеки в предыдущих главах ее книги, еще не «поднялось» из «неосознаваемых глубин жизни»!

Еще пара примеров из того же жизнеописания пера Марианны. Болезнь вроде бы уже завершена, в биографиях пишут, что это уже творческий 1906 г., уже написана и опубликована «Протестантская этика и дух капитализма», и вдруг «…в разгар лета, время, которое он так любит, его опять мучают демоны» (МВ, 305). «Несмотря на длительный отдых, зима и весна 1907 г. были вновь окутаны мрачными облаками. Для большой работы не хватает сил. Вебер чувствует себя опустошенным и полагает, что такого плохого времени у него не было уже несколько лет» (Там же. С. 309).