Драматическая миссия. Повесть о Тиборе Самуэли

Гул одобрения прошел по толпе. Когда курчавобородый заговорил о борьбе правительства Керенского с большевиками, подпевалы Циммермана затянули псалом, заглушая слова оратора. Курчавобородый стукнул по ящику кулаком, и нестройный хор смолк. Учитель воздел руки к небу, собираясь предать солдат анафеме. И тут Винерман с перекошенным от злобы лицом, расталкивая всех, пробился через толпу и схватил Циммермана за плащ. Солдаты зашумели, закричали.

— Ты еще смеешь грозить! — Винерман выругался. — «Не дай им, господи, вернуться на родину»?! — шепеляво передразнил он старика. — Как тресну об этот столб твою башку — только мокрое пятно останется!

В это время на пороге сарая появился новый начальник лагеря, молодой русский поручик. Его сопровождали четыре вооруженных охранника. Поручик махнул рукой в белой перчатке и, указав на сидящих в президиуме, коротко приказал:

— Марш в толпу!

Затем он бесстрастным голосом произнес короткую речь:

— Отныне военнопленным разрешается одно — работать, чтобы оправдать еду, которую они получают от своего противника. Норма дневной выработки устанавливается лагерным начальством. Телесные наказания военнопленных отменяются, но тот, кто не выполнит норму, лишается на этот день еды. Бывшие солдаты вражеской армии не могут пользоваться правами русских граждан. Кто осмелится создать политическую организацию или подстрекать солдат к бунту против начальства, будет предан военно-полевому суду. Собрания запрещаются. А теперь — разойтись! Кто через пять минут не будет стоять с котелком возле кухни, останется без ужина.

Сарай мгновенно опустел.

Пристроившись на бревне возле барака, Тибор с ожесточением поглощал свой ужин. Возле него, нервно двигая челюстями, жевал курчавобородый. «Ловко они разделались с нами! Но не рано ли торжествуют?» — думал Тибор. Ефрейтор первый покончил с едой и, бросив в котелок горсть песку, пошел его мыть. Едва он скрылся за углом, к Тибору подбежал Циммерман и елейно запричитал:

— Я счастлив, сын мой… Господь явил свою милость к тебе. Это он вдохнул в душу русского начальника терпимость и милосердие, чтобы он закрыл глаза на прежние твои дела. Ты прогневил и наших господ офицеров, ибо ты — мозг злодеев. Но господа офицеры готовы простить тебя. Я молюсь, чтобы ты заслужил их прощение. Отступись от злодеев…

Тибор, даже не взглянув на старика, проглотил последний кусок, свернул цигарку, прикурил и спокойно сказал:

— Что бы пи произошло, старому миру приходит конец… — И, с треском переломив спичку, добавил: — Нам с вами не о чем разговаривать.

Циммерман схватил его за руку и, наклонившись, зашептал в самое ухо.

— Не можешь жить без революции — поддавай жару под русский котел. У тебя среди охранников есть свои люди. По-русски ты говоришь, словно родился тут. Ты можешь в любой момент покинуть это проклятое место. Ну и ступай! Только оставь в покое наших людей, не вноси заразу в их головы! Вернемся домой — тебе и там скажут: «Мы закрываем глаза на все, что ты делал. Живи и здравствуй по милости божьей».

Тибор брезгливо высвободил руку и внимательно, словно впервые видел его, посмотрел на учителя.

— Теперь мне ясно, от кого исходит дурман, которым вы отравляете людей. Ну что ж, передайте господам офицерам: солдаты привезут домой революцию! И тогда посмотрим, кому придется закрывать глаза.

Лицо учителя побагровело, в уголках рта выступила пена.

— Антихрист! — взвизгнул он и бросился бежать, смешно, по-козлиному выбрасывая вперед ноги. За его спиной словно крылья летучей мыши развевались полы плаща. Добежав до ворот офицерского лагеря, он обернулся и крикнул: — Растопчите антихриста!

Солдаты — одни в замешательстве, другие посмеиваясь — глядели вслед обезумевшему старику. А Тибор как ни в чем не бывало пошел к крану сполоснуть свой котелок и столкнулся там с курчавобородым.

— Что будем делать? — спросил ефрейтор.

— Придется все начинать сначала. А тут еще вклиниваются между баррикадами Циммерманы, Винерманы… Вместо того чтобы идти с нами в ногу… Сколько развелось таких путающихся…

С горечью смотрели друзья на встревоженные лица солдат. Сегодня все в лагере старались пораньше лечь, русский начальник предупредил: с завтрашнего дня снова работать как следует. Значит, отдыхом надо дорожить!

— Пора и нам на боковую, — грустно сказал ефрейтор. — Мы тоже люди.

Он направился к бараку. А Тибор остался во дворе. Гнетущие мысли не давали покоя, и чтобы отогнать их, он стал ходить по двору — взад-вперед, взад-вперед. Темнело. На небе проступили звезды. Стояла тихая, безветренная, теплая ночь. Но эта тишина и безмятежность с особой силой подчеркивали горечь его раздумий. Сердце сжималось в ожидании недоброго. Тибор огляделся, стараясь отогнать тревогу, и но заметил ничего подозрительного — кругом была тишина, только взошла луна и залила все мягким голубым светом. «Как могли бы быть счастливы люди в такую ночь…» — с тоской подумал Тибор.

Вдруг со стороны сарая донесся шорох. Тибор подошел поближе. Ему показалось, что в тени сарая белеют две босые ноги… Кто-то притаился под навесом.