— Это поп пусть печется о спасении душ только в своем приходе, а мы должны искоренять зло на всей земле. Как ты можешь замыкаться в стенах больничной палаты?.. Не скрою, работа трудная, все придется начинать заново. Первое — надо взять на учет инвалидов, солдатских вдов и сирот. Второе — выяснить их нужды и оказать посильную помощь. Понял?..
— Да, но где взять средства?
— О средствах позабочусь я. Все остальное — твое дело. Итак, договорились. Передавай привет жене, да смотри не забудь…
А теперь Тибору поручили подготовку первомайского праздника. И он снова загорелся: «Международный день пролетарской солидарности наша столица должна встретить в праздничном убранстве! Пусть в город придет веселье! Мы устроим на улицах и площадях Будапешта народные гулянья…»
Подготовка к первомайскому празднику отняла много сил и времени. Лучшие архитекторы, скульпторы, художники-декораторы готовили эскизы праздничного оформления. Работали увлеченно. Самуэли обсуждал с ними каждый эскиз, радовался и волновался.
Словом, все шло как нельзя лучше, и вдруг… Подрядчики представили баснословную смету! Пятьдесят миллионов крон и ни филлером меньше.
— Если бы у нас были такие деньги, — пытался увещевать их Самуэли, — мы бы раздали их прежде всего инвалидам и солдатским вдовам. И это было бы самым достойным празднованием Первого мая.
Подрядчики хмуро молчали.
— Хорошо, — сказал Самуэли, — выделите троих человек. Я буду с ними разговаривать.
Через десять минут трое подрядчиков из самых заядлых, задававших тон, подошли к Самуэли.
— Слушайте меня внимательно! — сказал он. — Пролетариат готовится к празднику — первому свободному Первомаю. Художники создали прекрасные эскизы! Советская власть может выделить на праздничное оформление не больше пяти миллионов крон.
— Не уложимся… — пожимали плечами подрядчики.
— А ну-ка прикинем! Может, уложимся? Ради такого дела придется поступиться барышами. А я вам кое в чем помогу, — и понизив голос, добавил: —
Вы трое несете личную ответственность за то, чтобы расходы не превысили пяти миллионов. Понятно?
А теперь действуйте! — Последние слова он произнес повелительным тоном и уехал.
Подрядчики недоумевали. Ну и нарком! Начал с просьбы, закончил угрозой. Ничего не поделаешь — придется выкручиваться. Судили, рядили, спорили и сошлись на шести миллионах. Один миллион, как ни бились, не могли урезать. Во избежание лишних неприятностей, толстосумы решили даже раскошелиться и покрыть перерасход из собственного кармана…
К тому времени представил смету и доктор Хаваш. Начинать нужно было с главного — назначить инвалидам войны пособие, повысить пенсии солдатским вдовам и сиротам. Много ночей провел Самуэли, изучая проект государственного бюджета, изыскивая средства на нужды социального обеспечения. Но как ни бился — не хватало нескольких миллионов.
— Отдайте нам деньги, сэкономленные на праздничном оформлении, — потребовал он от финансовых органов. А подрядчикам сообщил: — На товарную станцию в Йожефварош прибыло несколько вагонов с кумачом. Предоставляем его в ваше распоряжение. Уверен, это намного сократит расходы.
— Этак мы, пожалуй, и в пять миллионов уложимся, — с облегчением вздохнули подрядчики. — Спасибо за помощь, а то, грешным делом, мы думали, что вы забыли о своем обещании.
— Обещая вам помочь, — лукаво улыбаясь, ответил Самуэли, — я имел в виду нечто другое — хотел, чтобы вы свернули с капиталистических рельсов!
Вскоре в художественных мастерских закипела, работа…
О Самуэли пошла слава как об энергичном руководителе, взыскательном, но справедливом человеке… «Такого вокруг пальца не обведешь, — говорили о нем, — живо выведет на чистую воду!»
Но далеко не всем пришлась по душе растущая популярность Тибора Самуэли.
— Ты не мог ужиться в Наркомате по военным делам, но, говоря честно, это тебя ничему не научило, — съязвил Гёндёр, встретив однажды Самуэли на заседании Центрального Совета рабочих депутатов.
— Это ты ничему не научился, — ответил Самуэли. — Да и где тебе было учиться? В окопах не был, в плену не был, в революционной борьбе не участвовал. Не знаешь жизни, не знаешь, чем живут и дышат твои современники, только и умеешь критиковать и отвергать.
Гёндёр недобро усмехнулся, посмотрев вслед Самуэли. «Ничего, голубчик, — думал он, — завтра нагряну к тебе в наркомат, по-другому заговоришь…
Так опишу твою деятельность… И заголовок ужо готов: «Беспощадность». Не попадался ты на мое перо, но ничего, теперь не уйдешь».
На следующий день он действительно пришел в наркомат. В приемной было полно посетителей. Рабочие, солдаты, инвалиды. Переговариваются, отчаянно спорят. В комнате душно, накурено. Гёндёр с трудом протиснулся вперед.
— Поговаривают, — громко сказал он, — будто нарком резок и крут. Не боитесь?
— Оно, конечно, дрянь какая-нибудь его боится, — отозвался один из посетителей, — но, если вам угодно знать, мы потому и пришли сюда, что нарком хоть и крутой, да зато правильный человек. Всякую мразь в два счета вытурит…
Эти слова вызвали дружный смех и одобрительные возгласы. Гёндёр быстро вышел из приемной.