Я не
касаюсь расхищения, казны, к которому приводят все закупки, осуществляемые в Голландии любимчиками наших министров,поскольку это не имеет прямого отношения к моему делу, так же как и вопрос о
фальшивомонетчиках, сумевших, благодаря тем же самым министрам, выбраться из
амстердамскойтюрьмы, куда засадил их г-н
де Мольд; причем деньгами на их арест ссудил этого посла, совершенно лишенного средств, я, а эти злоумышленники, крайне опасные для государства, не перестают с той поры делать свое дело, отравляя Францию фальшивыми ассигнациями и причиняя ей огромный урон. Эти министры виновны в том, что ни разу не откликнулись на депеши нашего посла по этому вопросу; виновны в том, что ни разу не направили нарочного курьера с ответом ни по этому важному делу, ни по ряду других, затронутых в его письмах, если не считать чрезвычайного курьера, посланного
Лебреноми получившего приказ загнать лошадей, но арестовать меня в Гааге, меня, предупредившего их, что я намерен вернуться в Париж и вынести наконец
перед Конвентомна чистую воду их темные делишки! Я не скажу здесь больше ни слова об этом, потому что, когда меня станут допрашивать, пробьет час огласить факты, куда более доказанные, чем все те мерзости, которые они взвалили на меня.Я подытоживаю эту пространную записку и вкратце повторю доводы в свое оправдание, которые уже хорошо известны.
В моем первом
«Этапе»доказано, что
я купил это оружие вовсе не для того, чтобы перепродать его нашим врагам и попытаться отнять его у Франции,
как меня обвинили, но, напротив, потребовал от поставщика весьма высокой пени за продажу на сторону хотя бы одного ружья, с какой бы целью это ни было им сделано.Что я
не только не пытался снабдить отечество недоброкачественным оружием, но, напротив, принял все меры предосторожности, чтобы эти ружья были годными к употреблению, поскольку, купив их
оптом, подверг впоследствии сортировке.Что вы никогда не получали оружия ни из одной страны по
такой низкой цене;что договор был заключен г-ном
де Гравомв согласии и в соответствии с мнением
тогдашнего Комитета по военным делам и что я оставил в залог семьсот сорок пять тысяч ливров в денежных бумагах, которые давали мне девять процентов пожизненной ренты,
также удержанных вами, вы же выдали мне пятьсот тысяч франков ассигнациями, потерявшими 42 %, не платили никаких процентов и не вернули мне чистыми сто тысяч экю во флоринах.В моем втором
«Этапе»доказано, что наши враги, проведавшие обо всем, благодаря
злокозненности канцелярий, наложили в Голландии оскорбительное эмбарго на это оружие; что я всячески добивался от наших министров
(которые все выдавали себя за патриотов)помощи, чтобы снять это эмбарго, и что все мои усилия были тщетными.В моем третьем
«Этапе»доказано, что, когда я потребовал наконец того или иного решения
от двух министров и трех комитетов,что позволило бы мне продать мои ружья на сторону,
если в них, действительно, более не нуждались, — три объединенных комитета отвергли
сделанное мною предложение забрать назад мои ружья.Что они сами выдвинули статьи нового соглашения, закреплявшие это оружие за Францией; что они выразили мне бесконечную признательность за те огромные денежные жертвы, которые я охотно принес, чтобы добиться получения вами этого оружия, пойдя, вопреки собственным интересам, на все, что они сочли полезным для нации.
Что при выполнении договора
все его статьи были нарушены в ущерб мне;что я вынес все это, не жалуясь, потому что речь шла о служении
нации, интересы которой я ставлю выше своих собственных.