В течение трёх дней я жду ответа. 2 июня получаю от г-на Сервана следующее письмо (почерк секретарский):
«Париж, 2 июля 1792, 4-го года Свободы.
Вы понимаете, сударь, что, поскольку Ваше дело подверглось зрелому рассмотрению в Королевском совете,
как я Вас уже предуведомил (предуведомил?? О чём? Очевидно, о том, что оно будет рассмотрено), я лишён возможности что-либо изменить. Вы просите, чтобы я переговорил с Вами в присутствии г-на Дюмурье на эту тему; я охотно приду на встречу, которую этот министр соблаговолит Вам назначить.Военный министр.Подпись: Серван».
Что хотел этим сказать г-н Серван? Хотел ли он дать мне понять словами «Королевский совет», что король лично
воспротивился принятию мер, могущих ускорить доставку оружия? Мной овладели новые тревоги. У меня помутился рассудок, и я отослал курьера в Голландию, написав моему другу, что недоброжелательство достигло предела, и я жду от него совета, каким образом попытаться всё же доставить наши ружья, пусть он проконсультируется с послом, не стоит ли прибегнуть к фиктивной продаже оружия голландским негоциантам или отправить его в Сан-Доминго, чтобы найти ему соответствующее применение, когда настанут лучшие времена. По письму было видно, в каком я бедственном положении; мой друг пришёл от него в ужас.Я старался взять себя в руки, когда 4 июня, в довершение несчастий, Франсуа Шабо
[79], не знаю уж по чьему наущению, решил донести на меня Национальному собранию, как на человека, который прячет в подвалах своего дома шестьдесят тысяч ружей, полученных из Брабанта, о чём, — сказал он, — отлично осведомлён муниципалитет. «Неужто все силы ада спущены с цепи против этих несчастных ружей? — подумал я. — Была ли когда-нибудь видана подобная глупость и подлость! А ведь меня могут растерзать!»Я тут же хватаю перо и пишу г-ну Сервану. Вот копия моего письма: