Драматические произведения. Мемуары

В тот же вечер я написал в Комитет по вооружению; по молниям, обрушившимся на мою голову в военном министерстве, пока я находился в Совете, я чувствовал, что опасность надвинулась вплотную: кинжал был приставлен к моей груди. Моя записка была вручена на следующее утро, 14 сентября.

«От Бомарше в Комитет по вооружению.

Господин председатель!

Название комитета, коего вы являетесь председателем, говорит мне, что моё дело о голландских ружьях подлежит Вашему ведению. Вот уже пять месяцев мне с трудом удаётся заставить кого-нибудь выслушать меня, чтобы довести до конца дело, насущнейшее для спасения нашего отечества. Из того, что это оружие до сих пор не прибыло, люди неосведомлённые, а главное, мои враги заключают, что это я его задерживаю; меж тем у меня в руках доказательства того, что в этом нескончаемом деле, быть может, только я один и выполняю свой долг деятельного патриота и доброго гражданина.

Новые министры заняты, сударь, торговой стороной этого дела, они не могут уделить внимания пристальной проверке моего поведения и, будучи осведомлены лишь об отдельных его моментах, лишены возможности проследить за ним в целом и дать ему оценку, поэтому я имею честь поставить Вас в известность, что для общественного спасения, как и для моего личного, необходимо, чтобы моё поведение было расследовано просвещёнными комиссарами — негоциантами, юристами, — если только вы не сочтёте, сударь, более уместным выслушать меня сами на комитете; мы приблизились бы таким образом прямо к цели, каковая состоит в доставке ружей.

Я прошу свидетельства о гражданской благонадёжности, которое обеспечило бы моё существование, и даю голову на отсечение, что докажу своё право на это свидетельство, ибо заслужил его безмерным усердием, которое сделало бы честь любому французу.

В случае Вашего, сударь, отказа, меня могут убить, вот уж три раза я с трудом избежал подобной опасности; и всё из-за этого дела. Моя смерть никому не принесёт пользы; моя жизнь ещё может пригодиться, потому что без меня Вы никогда не получите шестьдесят тысяч ружей, задержанных в Голландии.

Остаюсь с глубоким уважением, сударь,

Ваш и проч.

Подпись: Карон Бомарше.

Париж, сего 13 сентября 1792 года».

И это мой обвинитель называет «низостью, проявившейся в том, что я писал по этому делу». Граждане, я полагал, что строгость к себе свидетельствует о гордости, а не о низости! Но его настолько сбили с толку, что я не хочу сердиться ни на одно его слово.

Комитет по вооружению дал мне чёткий ответ на мою просьбу 14 сентября, не теряя ни одного дня. «Ха-ха! — подумал я. — Эти господа ведут себя совсем по-иному, чем исполнительная власть! Они удостаивают меня ответа; наконец-то я чувствую почву под ногами». Вот письмо, полученное мною от них: