Л о ц м а н
П е т е р. Стоило взрывать плотины, открывать шлюзы, затопить половину Голландии, чтобы потом три недели валяться на палубах и играть в кости!
Л о ц м а н. Мою семью всю, кроме меня, уничтожили. Испанец с серьгой в ухе, я узна́ю его даже и на том свете, клянусь громом и молнией, горбатый и длиннорукий, зарезал мою жену, изнасиловал и убил дочерей… С тех пор я ушел в гёзы и сказал, что не буду стричь волосы, пока хоть один живой испанец останется на нашей земле… Семь лет я не стригусь… скоро буду путаться в своей бороде, клянусь ею же!
Т и л ь. Чего же вы хотите, храброе мое войско?
П е т е р. Бросить к чертям эти посудины, не дожидаться ветра, пешком пойти к Лейдену…
Т и л ь. И быть перебитыми испанцами, у которых в четыре раза больше войска и оружия! Наша сила только на воде…
П е т е р. Тогда сбить паруса, пересесть на шлюпки и идти на веслах.
Т и л ь. Много ли мы пройдем так! И кто будет сражаться, если половина войска будет сидеть на веслах? И где мы возьмем четыре тысячи шлюпок? Чепуха все это, Петер Клееф!.. Адмирал Буазо предупредил всех капитанов, что сегодня ночью испанцы попытаются напасть на наш флот. Когда они будут пробираться — ни выстрела, «и громкого слова! Притаиться и ждать. Пусть они думают, что мы спим и ничего не подозреваем. И только по сигналу «Лейден!» мы бросимся на врагов.
Г о л о с д о з о р н о г о
Т и л ь. Быть наготове! У вас расставлены люди, Петер Клееф?
П е т е р. Пушкари на местах, матросы с абордажными крючьями лежат вдоль бортов, всем остальным розданы топоры.
Л о ц м а н. Клянусь червями, им несдобровать сегодня.
Г о л о с д о з о р н о г о. По правому борту лодка!
Т и л ь. Опознавательных фонарей нет!
П е т е р. Плывет бесшумно.
Л о ц м а н. Весла обмотаны тряпками.
П е т е р. Это первая из испанской флотилии.
Л о ц м а н. На ней только один человек. Разведчик.
П е т е р. Разрешите снять его?
Т и л ь. Нам запрещено стрелять до сигнала.
Л о ц м а н. С меня достаточно топора.
П е т е р. Его заметили с того корабля.
Т и л ь. Зачем они стреляют, обезьяны!
Взять живьем!
Л о ц м а н. Лодка подплыла!
П е т е р. Он спасается от того корабля, плывя к нам.
Л о ц м а н. Вот его руки. Разреши, Тиль, я один раз стукну топориком и оставлю их себе на память.
Поднимает топор. Страшный визг и крик Ламме за бортом: «Ку-ка-ре-ку! Вы оглохли? Тивиль-виль-виль! Я же человеческим языком говорю вам: ку-ка-ре-ку!» Лоцман вонзает топор в борт, рядом с руками Ламме. На палубу вскакивает Л а м м е. Голова его мокра. Штаны сзади горят, густой дым валит от них.
Л а м м е. Воды! Горю! Кукареку! Я свой! Проклятье!
Т и л ь, П е т е р. Ламме?!
Л а м м е. А на кого же еще может свалиться столько ужасов?
Кажется, пожар утихает! Дураки, нашли куда стрелять! Тиль, здравствуй, мой листик! Дайте мне скорее есть, будьте все прокляты! Кушать! Скорее!
Т и л ь. Выдать ему баранью ногу.
Л а м м е. Нет, я не вынесу такого блаженства… Я давно, ах как давно не ел ничего… Найденного нами продовольствия едва хватило на неделю… А потом… В городе не осталось ни одной крысы, съедены все листья с деревьев, трава, что росла на мостовой между камнями.
Вот я ем, Тиль, а там… у многих нет сил даже подняться на крышу, посмотреть, не плывет ли наш флот.
Л о ц м а н, Т и л ь, П е т е р
Л а м м е. Когда я уходил, они были еще живы… А сейчас… Может быть, там уже никого не осталось.
П е т е р. Так чего же мы медлим? Почему, бросив эти посудины, мы вплавь не стремимся туда? Почему мы валяемся здесь среди этих крыш затонувших домов и верхушек деревьев?!