Драмы

Выбор героев имеет тоже субъективный отпечаток. Перед зрителем проходят художники, музыканты, философы – мечтатели, застенчивые люди, тихо живущие своей особенной утонченной жизнью. Это – наши современники с пытливой, тоскующей душой. Они легко и свободно носят костюм, накинутый им на плечи фантазией писателя: под этим одеянием сквозит его собственный облик.

«Каждый поэт неустанно изображает главное содержание своей жизни».

Итак, у него самого центром творческого изображений является душа: чуткая, необыкновенно сложная, утонченная до болезненности. Герои

Гофмансталя заняты размышлением, а не действованием. Их душевный мир поглощает все их внимание, он похож на музыкальный инструмент, который дает отзвук на самое слабое прикосновение ветра.

В душе, которую изображает поэт, все чувства сплетены и спутаны до чрезвычайности. Чувственность сплетается с упоением красотою искусства, сдержанность граничит с холодностью: в ней – страх богатого избалованного человека перед прикосновением грубой жизни, в ней – нерешительность созерцателя, в ней – утонченность прелестного тепличного растения.

Но лиризм Гофмансталя не есть непосредственный лиризм сердца. Мыслитель сквозит в самых задушевных строках. Он ищет обобщений, жизнь рисуется перед ним широкими, упрощенными чертами. «Без мифа не может обойтись творческая фантазия».

* * *

Он мыслит жизнь как цепь сверкающих мгновений: мелькнет, разгорится, исчезнет, как непрерывно бегущий поток, зыбкий и ускользающий, беспредельный и непостижимый.

«Тень от облаков на текучей воде менее тонка, нежели то, что мы называем жизнью».

Пред тайною мира благоговейно стоит поэт. Иногда через любовь, через глубокое размышление ему удается прозреть на мгновение – и тогда он поет странную песнь, и люди называют его безумным.

Ужасающие пропасти неведомого окружают нас. Но бытие наше не ничтожно. В душе поэта мерцает сознание, что жизнь «подобна изящному магниту, который управляется огромными силами, неизвестно где пребывающими».

Что же такое в этом зыбком мире душа человека? В ней тоже течет волна переживаний, вызванная сменою ощущений.

Человек, а поэт в особенности, отвечает на каждое впечатление извне. В нашей душе, как в играющем фонтане, всегда стремятся потоки смутных чувств и желаний, и сознание улавливает то одно, то другое душевное движение, как дитя, которое играет в прятки.

Мысль о вечной смене как сущности жизни постоянно повторяется у Гофмансталя. В «Балладе внешней жизни» он набрасывает ряд зыбких картин и из них сплетает художественный синтез жизни:

И дети вырастают с ясным взором
В неведеньи, растут и умирают,
И люди все идут своей дорогой,
И зреет плод, и упадает ночью
Как птица бездыханная на землю,
Лежит немного дней и загнивает,
И снова веет ветер, слышим снова
Мы много слов, и много говорим
И чувствуем отраду и усталость,
И улицы бегут через траву,
И города рассыпаны повсюду,
То грозные, то мертвенно-пустые…
На что они? И почему различны
Они всегда? Зачем их столько всюду?
Зачем то смех, то слезы и испуг?
Что нам до них, до этих вечных игр?
Мы выросли, мы вечно одиноки
И, странствуя, не ищем больше целей.
Что в том, что много видели мы их?..
И все-таки, кто скажет слово «вечер»,
Тот много скажет: в нем струится грусть,
Как мед густой из опустелых сотов.

Все переменчиво во внешнем мире и в нашей душе. Так пусть же душа свободно откликается на каждый зов жизни, пусть живет беглым мгновеньем, сверкающей игрой и всех своих сил.

Эта преданность мгновенью составляет основную мысль первой драмы Гофмансталя – «Вчера». Молодой художник Андреа заявляет:

Я не боюсь ни одного влеченья,
Я вслушиваюсь в каждый тайный зов:
Один стремится к подвигу аскетов,
Об ангелах мечтает чистых Джотто,
Нужны другому краски зрелой жизни
И блеск и роскошь гения Кадоре,
Еще другой – желает своенравно
Трагического трепета Джорджоне,
Сегодня окружу себя толпой
Играющих амуров, а потом
В мистической тоске я стану жаждать
Поблекших красок, бледных дев и слез.