Драмы

Степан (повернулся к Александре Ивановне). Я люблю отца, Александра Ивановна, он мне друг. Но с каждым годом он все дальше и дальше от меня. Он постарел душой, посерел как-то. Жить хочет гладко. А живет утомительно и... стыдно. А ведь раньше не было так.

Клавдия Сергеевна (сдавленным голосом). Не только мать — отца чернишь!

Степан (жестко). Я его от тебя защищаю.

Клавдия Сергеевна. Враг, враг в доме!

Степан прикрывает дверь в коридор.

Пусть, пусть все слышат! Плесень! Тип взят с него! Господи, как такие дети вырастают, как они вырастают?

Александра Ивановна. Вопреки родителям они выра стают, Клавдия. (Степану). Иди домой, Степан, прошу тебя, иди домой.

Клавдия Сергеевна (уперлась руками в бока). Возьми себе такое добро! Приголубь, матушка, обласкай! Заманили женишка!

Александра Ивановна. Какие ты гадости говоришь, побойся бога.

Клавдия Сергеевна. Не поповна, мне бога бояться нечего.

Степан. Мама!

Клавдия Сергеевна. Анкету дочурке заштукатурить хочешь? Давай, давай. А только паспорт у меня! Живите нерасписанные, как в таборе цыгане!

Степан. Уйди отсюда! Слышишь?

Клавдия Сергеевна. Не робей, сыночек, ударь мать! Ударь, что она жизнь на тебя положила! Ударь, что свету божьего не видела! Ударь, что конфеты лишней не скушала. (Всхлипнув, пошла к выходу).

И Александра Ивановна и Степан стоят опустив глаза. Доносятся из передней рыдания уходящей Клавдии Сергеевны. С грохотом закрылась дверь.

Александра Ивановна. Иди заниматься, Степа.

Степан. Да. (Пошел. Остановился). Простите, что так вышло, Александра Ивановна.

Александра Ивановна. Что делать, голубчик... (Пауза). Ничего она в тебе не понимает.

Степан (с горечью). Только ли во мне, Александра Ивановна?

Александра Ивановна. И все-таки нельзя... Не имел ты права так разговаривать. И мать есть мать.

Степан (горячо). Да что у меня с ней общего?

Александра Ивановна. Любит она тебя.

Степан (с горечью). Какая это любовь? Животный инстинкт. Так и я ее люблю. А мы ведь люди, Александра Ивановна. (Уходит в коридор).

Навстречу ему из коридора Черногубов и дядя Федя.

Александра Ивановна. Как солянка?

Черногубов. У повара спросите.

Дядя Федя. Не ту пропорцию взяли, Сашенька.

Вошла Марьяна.

Черногубов. Бес с ней, с солянкой. Время мое выходит, Александра Ивановна. Алексея, по всему, так и не увижу. (Подходит к своему чемодану). Неужто отбуду, ничего не узнав? (Вздохнув, начинает укладываться).

Марьяна. А что на врачебной комиссии вам сказали, Ион Лукич?

Черногубов. Не суть важно. Важно, что я им научно доказал: солдат умирает в поле, моряк — в море. Безоговорочно капитулировали.

Марьяна. Опять, значит, к своим чепе, Ион Лукич?

Черногубов. Вон нынче в «Звезде» прочитал — на «нейтральных территориях» военные базы строят. А мне что же, с палочкой по скверику циркулировать? Некрасиво как-то...

Марьяна. Действительно, Ион Лукич, служите.

Черногубов. Ли служу. (Встал, вытянулся, шутливо козырнул Марьяне). Служу Советскому Союзу. (Подошел к пакету около дивана). Книг в столице накупил — куда ставить? (Тщетно пытается впихнуть в чемодан две большие книги в красных переплетах). Не лезут. Поедут отдельным местом — стоят того.

Дядя Федя. Что это, Ион Лукич?

Черногубов. Это?.. (Надевает очки, листает книгу). Вот, заложил. Восемьсот пятьдесят седьмая страница. (Читает). «Пора понять, что партия стала для члена партии очень большим и серьезным делом и членство в партии или исключение из партии — большой перелом в жизни человека».

Марьяна. Что вы читаете, Ион Лукич?

Черногубов. Одну книгу хорошую, Марьяна. Одну очень хорошую книгу. Кое-кто забыл, что тут написано, вот ее и издали. Чтобы не забывали, у кого память короткая. (Продолжает читать).

На пороге Хлебников. Его еще не видят.

«...Пора понять, что для рядовых членов партии пребывание в партии или исключение из партии — это вопрос жизни и смерти...»

Марьяна. Кто это пишет, Ион Лукич?

Черногубов. Это пишет партия.