Драмы

Хлебников. О каком Полудине? A-а... (Черногубову). Там, в МК, доказывал, что МК не все знает... Выяснилось же, что МК знает все, даже то, что я в биографии его не первый. Но последний. Конец. (С удовольствием). К черту Полудиных! Да! Распоряжением министра мне оплачивают проезд в Челябинск и обратно, плюс суточные и гостиница. Самое же непостижимое — главбух визу наложил: оп-ла-тить! Старожилы утверждают: в истории бухгалтерии нашей впервые! (Вдруг, помолчав). А ведь в Челябинске меня вахтер дальше проходной не пустил. Из главка запрет строжайший. Вернулся в гостиницу вечером, дождик сечет, лампочка в номере тусклая, на стене «Лес» Шишкина, из крана водица кап-кап, вас нету...

Александра Ивановна. Не к чему вспоминать!

Хлебников. Сел в пальто поперек кровати, руки сложил крестом. Вдруг дверь будто с петель сорвалась, шум, гам, ветер! Вся пронинская бригада с женами! Взяли Хлебникова на руки, черти! И утром под свою ответственность — на завод! Вахтер под козырек, а я ему чуть язык не кажу... Ладно. Завтра с утра на работу, а в воскресенье, дядя Федя, мы с вами в Сандуны.

Павлик. Бассейн открыт, я с вами.

Хлебников. Возьмем с собой банные веники...

Дядя Федя. Какие веники, дружочек? Я завтра в Софию уезжаю.

Хлебников. В Софию? В какую Софию?

Дядя Федя. Ну в какую Софию? София на свете одна. Столица Народной Республики Болгарии.

Хлебников. Это мы слыхали. Да вы-то туда зачем?

Дядя Федя. Еду на съезд виноделов. Членом советской делегации.

Хлебников. Вы, дядя Федя?

Дядя Федя (скромно). Люди растут, ангел мой.

Хлебников. Чего ж вы мне раньше не сказали?

Дядя Федя. Не спрашивал, Алешенька.

Черногубов. Я говорил — родич как родич. Бывают и похуже. Поетой, он еще у нас с тобой рекомендации попросит.

Дядя Федя. Будущее покажет.

Черногубов (глянул на свой чемодан, вздохнул). Знай, моряк, честь. Погрелся у чужого очага — и вон. (Идет к чемодану, укладывается). Да и дома меня заждались.

Хлебников. Дома?

Черногубов. На базе. К своим пора.

Марьяна. Ион Лукич...

Черногубов. Ну, что тебе, девятнадцать с половиной? Или теперь уже все двадцать?

Марьяна. Ион Лукич... Алексей Кузьмич мне больше, чем отец. А вы, Ион Лукич, вы мне и нашей семье больше, чем друг.

Пауза.

Черногубов (покашлял). Давай-ка мне пакет, вон тот, у дивана. (Пауза). Спасибо, студентка.

Александра Ивановна. Пора, Ион Лукич, пора. Я бы уж от страха умерла, что на вокзал не поспею. Павлик, возьми чемодан. Марьяна, пакет. Алексей, бери этот сверток. И книги.

Степан. Я за такси, на угол. (Бежит).

Дядя Федя. Позвольте и мне что-нибудь взять.

Все идут к выходу. Слышится детский плач.

Александра Ивановна. Ну, мать, Мишку забыла. Я только до низу.

Хлебников. Ничего с ним не будет, с твоим Мишкой. Ты должна его проводить и на вокзал.

Черногубов. Справедливо. У Михаила вашего всё впереди, его еще барышни провожать будут.

Александра Ивановна. Кто же останется?

Павлик. Ну кто? Я.

Марьяна. Ты с Мишкой?

Павлик. Что вы все удивляетесь?

Марьяна. Да так как-то. Не привыкли.

Павлик. Лишние разговоры.

Черногубов (жмет руку Павлику). А в общем, парень ты как парень. И ветру будто бы в голове поубавилось. Будь здоров.

Павлик. Салют!

Все идут к дверям. Навстречу им входят Степан и Колокольников.

Степан. Такси внизу.

Колокольников. Я столкнулся с сыном, и он сказал: у тебя все в порядке, Алеша. Я понимаю. Мои поздравления, учитывая всё... и сегодняшнюю мерзость Клавдии Сергеевны... до некоторой степени смешны и нелепы. И радостно мне, Алеша, и как-то... неловко... И сам я...

Хлебников (обрывает). Ладно. Как вы, дядя Федя, говорите — «будущее покажет, душенька»? Пошли.

Все, кроме Павлика, уходят в переднюю. Павлик направляется в комнату, где спит Мишка. Столовая пуста. Из передней доносятся оживленные голоса, смех. Возвращается Степан. За ним — Марьяна.

Степан. Я, понимаешь, хотел...

Марьяна. Скорей, неудобно...

Степан. Руку твою... Можно? (Берет ее руку, целует).

Марьяна. Степан, ты хороший!

Поклянись мне. Что бы ни случилось, правду говорить. Мне. И всем. А рука эта твоя. Можешь опереться на нее, что бы ни случилось...