Драмы

Троян (кивнул. В трубку). «...немцам удалось выйти на побережье Финского залива...»

Батенин. Петергоф?

Троян (кивнул. В трубку). «Ваш корреспондент вернулся из Кронштадта точка».

Батенин. Как же, если Петергоф...

Троян. Водой. (В трубку). «Южный берег пылает точка фашистская авиация вчера варварски сожгла Большой Петергофский дворец тире божественнейшее создание...» (Батенину). Кваренги?

Батенин. Простите, Растрелли.

Троян (в трубку). «Растрелли. Два эл. Матросские полки запятая уходившие бой Петергофом запятая сегодня Якорной площади дали клятву двоеточие...» (Батенину). Вас не воротит? От моих... патетических реляций?

Батенин. Отчего же?

Троян (в трубку). «Пока бьется сердце запятая пока видят глаза запятая...»

Метроном перестает частить. Из раструба радио низкий мужской голос: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!» Воющая сирена. Не только из черной тарелки, но и с площади, с улицы, из коридоров гостиницы несется этот томящий звук, предупреждающий ленинградцев о смертельной опасности.

Барышня! Барышня! (С досадой швыряет трубку на рычаг). Сиганула в подвал барышня. (Достал флягу, отвинтил крышку, налил в нее, опрокинул). Который заход сегодня?

Батенин (бреется). По-моему, седьмой.

Троян. Могло быть хуже. Вчера было двенадцать. Слушайте, а чем вы питались?

Батенин (бреется). Лесной ягодой.

Троян. При вашей диете? Это смешно. (Снова отвинтил крышку фляги). Хлебнете?

Батенин отрицательно качает головой.

(Выпил, задохнулся). Фу-у. Если и разбавили... то тем же докторским спиртом.

Батенин. Где ж это вам поднесли, в медсанбате?

Троян. Заправил меня морской генерал. Хотя, по обстановке, пересел на коня... Ревел.

Батенин (бреется). Ревел?

Троян. А думаете, генералы не ревут? Покомандуйте в эту... кампанию... и вы... всхлипнете. Обиделся: его на правом фланге сосед подвел. На самом деле: что может быть страшнее, когда тебя с фланга подпирает бездарность? Ну и... выровнял мой генерал фронт, как эластично выражаются в штабах. А я... оды в Москву.

Батенин. Однако, Троян, вы... хватили.

Троян. Заметно? Докторский спирт. Умерщвляет все бациллы. И даже бациллу сомнений. А генерал любит меня. У каждого журналиста есть уже генерал, который его любит. Быт. У войны уже свой быт, и это тоже... позволяет держаться на воде. А если мне не дать выпить, Глеб Сергеич, меня нет как собеседника. И я не способен выдавить ни одного парадокса.

Батенин. А ваш генерал любит слушать парадоксы?

Троян. Все начальники любят слушать без свидетелей чужие парадоксы. Порезались? Я вам дам камень. (Идет в ванную). Ну и щетина! (Из ванной). Смахиваете на беглого каторжника. (Возвращается, вручает камень Батенину).

Батенин. Я не брился... да, семнадцать дней. (Трет щеку камнем). До войны была у меня чудодейственная шведская точилка. В Тарту пригласили на лекцию, и там купил по случаю. Одного лезвия хватало на семь сеансов.

Троян. А в вашей довоенной педантичности было что-то... антисоветское.

Батенин пожимает плечами.

Все поражались — почему я с вами дружу? Впрочем... И я бы расхохотался, скажи мне, что вы — вы! — двадцать второго июня возьмете винтовку. Да еще увлечете за собой студентов. И — не к вершинам филологии, господа! — в истребительный батальон! Как молодой Бонапарт — на Аркольский мост! Вы в партии с какого года?

Батенин. С тридцать седьмого.

Троян. Вот видите. Даже и в тридцать седьмом вас не терзали... бациллы сомнения. В жизни все сложно, как... как в жизни. Я бреюсь одним лезвием один раз, ну и что? (Глянул на свои блокноты). Отпрошусь. В рядовые. Или плюнуть на все на свете и... и по болезни словчить куда-нибудь, — скажем, под Томск, а? Закопаться в курной избе, где и писать труд о судьбах русской интеллигенции шестидесятых годов. Хорошо-о!

Забили зенитки. Батенин побрился, вытирает лицо.

Теперь надушитесь «шипром» — мужской запах, — и можете спускаться вниз, на банкет.

Батенин. Перекреститесь...

Троян (достает из противогаза билет с золотым тиснением). Почитайте.