Драмы

Как я его ненавидел. Все во мне дрожало. Были б дуэли, — вызвал, клянусь, и только на пистолетах. С десяти шагов. Чего я хочу? Зачем живу? «Мамочкины» «отчего» и «почему»? Эх, Серые Скалы, конец света.

Я снова уходил далеко,

И я читал в прощальном взгляде

Тепло, но не было упрека

И места не было досаде...

Отец, отец. Если кого и недостает нам с тобой, то прежде всего друг друга. А сойдемся — искрит. Хорошо вам, пожилым, вам все просто. Старший лейтенант Часовников, что вы о себе понимаете и понимаете ли? Эх, Серые Скалы...

Тебе же снова оставаться,

Ждать писем и стирать пеленки

И с тихой грустью любоваться

На нежно-синие глазенки...

Динамик. Грохот сорок четыре! Я — Путевка!

Платонов (в микрофон). Я — Грохот сорок четыре.

Динамик. Тайфун отвернул на норд. (Платонов и Туман тревожно переглядываются). Скорость ветра резко повышается. Еще раз проверьте штормовые крепления.

Платонов (в микрофон). Есть.

Туман. Врежемся?

Платонов. Вроде.

Туман (в микрофон, свирепо). Проверить штормовые крепления. Командирам аварийных партий — проверить водонепроницаемые переборки. Движение по кораблю — только по штормовому ходу.

Молчание на мостике. Шумит океан.

Задорнов. А в июле тайфун был — так того Маруся звали. Надо же, такое имя — японскому черту.

Платонов. А за болтовню на мостике есть шанс пять суток без берега.

Задорнов. Был бы берег, можно и без берега.

Платонов (грозно). Что?

Шум волн.

Задорнов. Говорю, есть, товарищ командир.

Свист ветра. Молчание на мостике. Платонов встретил взгляд Часовникова, мрачно отвернулся. И снова ведут они никому не слышный, мысленный разговор.

Мысли Платонова. Если бы?

Мысли Часовникова. Не скажи я прямо.

Мысли Платонова. Так ведь сказал.

Мысли Часовникова. Случайность.

Свист ветра, шум волн. Гаснет свет...

Исчез ходовой мостик «Взволнованного». Его командир Платонов идет по кромке берега, вдоль парка, где недавно совершил свое преднамеренное и позорное чепе его друг старший лейтенант Часовников. Ветер. Навстречу Платонову — молчаливый патруль. Начальник, молоденький лейтенант, в лихих бачках, с усиками, в сдвинутой щегольской фуражке с опущенным ремешком, с нахимовским приплюснутым козырьком.

Лейтенант. Здравия желаю. А мы с вашего «Взволнованного».

Платонов (вздрогнув). Чепе?

Лейтенант. Подвел вас один... подонок в погонах.

Платонов (быстро). Часовников?

Лейтенант. Один ноль в вашу пользу. Будучи в дымину, оказал сопротивление, так что пришлось лапки скрутить. Хотя и неумело, но выражался. Тут же стишки какие-то лепетал. Шебутной он у вас, что ли? Теперь не вырулит. Стремишься лакать — лакай интимно, в домашней обстановке. Нет, его со ста граммов на народ выносит, к массам. Посторонняя публика, срамотище. Вот вам, на месте происшествия подсобрали. (Дает пуговицы).

Платонов (глухо). Куда сдали?

Лейтенант. На базовую сволокли, да начальник гауптвахты пошел в баню — суббота. Принять некому. Нынче у нас как в Москве, — там, говорят, Бутырку по реконструкции разобрали, ну и на нашей гауптвахте топчаны пустуют. Гуманизм, елки-палки. Матросов, тех хоть ладно — на перевоспитание, а вашего смурного куда девать? Сдали старпому вашему, с «Быстрого», — лютый. Он его сделает.

Платонов (взолнованно). Спасибо, лейтенант. (Пожал ему руку, побежал).

Лейтенант. Вроде и он... (Постукал по лбу, пошел дальше, навстречу ветру, за ним — матросы из патруля).

Платонов уже не идет, бежит к бухте. Наперерез ему метнулась темная фигура. Это — Маша. Она в трауре. По-прежнему хороша.

Маша. Александр Васильевич, здравствуйте. Здравствуй, Саша.

Платонов. Здравствуйте.