Драмы

Ивановна (взошла на помост, взглянула на Белокопытова). Моего девятого января убили. Трех сирот оставили. Хлеб берем в булочной — одни обрезки... на копейку дешевле. Вместо супа кипяток хлебаем. Глядеть на сироток моих страшно. Кожа как стекло прозрачная... Вчера удача вышла: на бойне костей и требухи вымолили! А на работу не встану! (Повернулась к Белокопытову). Пока наших условий не примешь — и не мечтай! (Повернулась к портрету). И денег твоих — не возьму!

Голос. Ох, не сносить тебе головы, Ивановна!

Ивановна. Аяне боюсь! Кровь на тех деньгах! Не надо нам подачек царя Ирода, будь они прокляты!

Тестов. Ивановна, грех на душу кладешь, грех, это-ка, царя хулить!

Ивановна. Я царя Ирода хулю — не нашего! (Вновь поверпулась к портрету). Отдай твои деньги челяди твоей, пусть пьют на их, пусть в карты играют, пусть покупают на их женское тело. А мы требуху жрать будем, а кровавые деньги царя Ирода не возьмем! Тьфу на их, тьфу! (Сошла с помоста под одобрительный гул).

Белокопытов (Петрункееичу, злобно). Ну, вы, златоуст...

Петрункевич (подался вперед, поднял руку). Господа! Господа! Мне близко горе этой несчастной женщины!

Голос. Кто таков?

Петрункевич. Вы должны знать меня — я Петрункевич! Я тот, кто бросил в лицо придворной камарилье всю правду о Порт-Артуре и Цусиме!

Федор. Милые бранятся, только тешатся!

Петрункевич. Я не фабрикант, не заводчик...

Федор (спокойно). Ну, стало быть, помещик...

Петрункевич. И помещику, и заводчику, и мужику, каждому из вас, господа, сейчас надобно сплотиться дружной российской семьей, обо всем договориться миром... Перед лицом всей Европы...

Марфа. А ты двенадцать часов гнул шею над .станком, барин?

Ивановна. А детишки твои требуху жрали?

Иван. А в морду тебя мастер не лупцевал?

Марфа. Так какой же тебе дружбы с нами надо? Не будет у нас с тобой и с ним... (показала па Белокопытова) дружбы, а будет одна сплошная классовая борьба! (Поднимается на помост).

Косой. Тебе чего?

Марфа. А ну-ка, оттеснись, держиморда!

Петрункевич. Кровью убиенных заклинаю вас...

Марфа. Мы наших мертвых героев поминать будем — не вы! Будет комедий! (Белокопытову). Принимаете условия наши или как?

Белокопытов молчит.

Ну так я скажу. Молитвами думали заворожить нас? Подачками? Нет, российский пролетариат подачками не купишь! Гостей привели на панихиду? Пусть смотрят, как отпевает рабочий класс царя и капитал!

Федор. Спроси их, зачем пожаловали?

Марфа. Затем, чтобы разузнать — стоит ли в Николая Кровавого капитал вкладывать? Стоит ли царская овчинка ихней заморской выделки?

Леру (Моргану). Кажется, теперь уж и не стоит?

Морган. Теперь-то и стоит...

Марфа. Путиловские мастеровые! Какой ответ гостям будет?

Иван (встал па лесенке). Незваные гости — с пиру долой!

Марфа. Долой царя и капитал!

Голоса:

— Долой!

— Долой!

В другом углу вскакивает на подоконник Катя.

Катя. Пусть сильнее грянет буря!

Сверху отвечает сильный юношеский голос: «Пусть сильнее грянет буря!» Все поднимают головы. Встав во весь рост, с пачкой листовок в руках стоит на кране Сережа. Шум, аплодисменты.

Белокопытов (Косому). Кличь полицию! (Подходит к Леру и Моргану). Растлили Карлом Марксом простую русскую душу... Анархия, господа. Пошли — и побыстрей. (Идет вперед, Петрункевичу). Эх, Напольён! Вешать будут на одной осине...

Сережа швыряет вниз листовки, и они кружась падают на уходящих из цеха Белокопытова, Моргана, Леру, Петрункевича, священника, на Тестова и Косого, которые наконец скрываются за воротами.

Юркку (Федору). Можно... все свои...