Драмы. Басни в прозе

— Прошу извинения, — сказал проповедник Лидергольд, — если моя сегодняшняя проповедь не была столь глубокой и поучительной, как того можно бы ожидать от верного последователя Мосгейма^{152}. Неделю назад я надсадил горло и, как вы сами слышите, до сих пор все сиплю.

Зевс и лошадь

— Отец зверей и людей, — сказала лошадь, приблизившись к трону Зевса, — меня называют одним из прекраснейших созданий, какими ты украсил мир, и мое самолюбие велит мне этому верить. Но не следует ли все же кое-что во мне улучшить?

— А что, по-твоему, требует улучшения? Говори! Я готов выслушать твои советы, — отвечал ей бог с милостивой улыбкой.

— Выть может, — продолжала лошадь, — я могла бы бегать еще быстрее, если б ноги мои были подлинней и потоньше; лебединая шея не обезобразила бы моего облика; широкая грудь придала бы мне силы; и раз уж ты предназначил меня возить на себе твоего любимца, человека, то не худо бы сотворить меня прямо вместе с седлом, которое так и так кладет мне на спину мой благодетель-всадник.

— Хорошо, — сказал Зевс, — погоди-ка минутку!

Зевс с серьезным видом произнес заветное слово творения. И вот в прах хлынула жизнь и возникла организованная материя, и перед троном оказался… уродливый верблюд.

Лошадь взглянула на него и содрогнулась от омерзения и ужаса.

— Вот они длинные и тонкие ноги, — произнес Зевс, — вот она лебединая шея; вот она широкая грудь, а вот и естественное седло! Хочешь ли, лошадь, я тебя так преобразую?

Лошадь вновь содрогнулась.

— Иди же, — продолжал Зевс, — и пусть этот случай послужит тебе уроком. На сей раз я отпускаю тебя без наказания. Но для того, чтобы ты иногда с раскаяньем вспоминала о своей самонадеянности, да будет жить и оно, мое новое создание! — Зевс бросил на верблюда взгляд, закрепляющий его образ навеки. — А тебе, лошадь, уже никогда не взглянуть на него без дрожи!

Обезьяна и лиса

— Назови-ка мне такого мудрого зверя, которому я не сумела бы подражать! — хвасталась обезьяна лисе.

Но лиса ей ответила:

— А ты назови-ка мне такого ничтожного зверя, которому пришло бы в голову подражать тебе.

Писатели моей нации!.. Нужно ли мне выражаться еще яснее?

Соловей и павлин

Один общительный соловей так и не нашел себе друга среди лесных певцов, лишь завистники окружали его толпою. «Быть может, я найду его в других кругах», — подумал соловей и с доверием слетел на ветку к павлину.

— Прекрасный павлин, я тобой восхищаюсь!

— А я тобой, милый соловей!

— Так давай дружить, — предложил соловей, — ведь мы никогда не позавидуем друг другу; ты так же приятен для глаз, как я для слуха.

Так соловей и павлин стали друзьями.

Кнелер и Поп дружили куда больше, чем Поп и Аддисон.^{153}

Волк и пастух

У одного пастуха свирепый мор погубил все стадо. Проведал об этом волк и пришел выразить свое соболезнование.

— Правда ли это, пастух, — сказал он, — что тебя постигло столь страшное несчастье? Неужели погибло все стадо? Милые, кроткие, жирные овечки! Мне жаль тебя до слез!

— Спасибо тебе, сосед Изегрим^{154}, — отвечал пастух, — вижу я, что душа у тебя сострадательная.

— И верно, сострадательная, — заметил его пес Гилакс, — когда от несчастья ближнего страдает он сам.

Кузнечик и соловей

— Смею тебя уверить, — сказал кузнечик соловью, — что немало находится ценителей и моего пения.

— Назови-ка мне их, — попросил соловей.

— Трудолюбивые жнецы, — отвечал кузнечик, — слушают меня с большим удовольствием. А ты ведь не станешь отрицать, что они самые полезные члены человеческого общества.

— Этого я отрицать не стану, — сказал соловей, — но тут еще нет причины кичиться тебе успехом у них. Честные люди, все мысли которых заняты работой, едва ль отличаются особой тонкостью ощущений. Лишь тогда будь горд своей песней, когда ей внемлет с тихим восторгом беззаботный пастух, который и сам так чудесно играет на свирели.

Соловей и ястреб

Ястреб ринулся с высоты на поющего соловья.

— Ты так прелестно поешь, — крикнул он, — как же ты будешь приятен на вкус!

Было ли то простодушием или злобной насмешкой? Уж и не знаю. Но вчера я услышал, как некто сказал: «Эта женщина столь несравненна как поэтесса! О, она безусловно прелестнейшая из женщин!» И это уж было наверняка простодушием!

Воинственный волк

— Отец мой, да славится его имя во веки веков, вот уж был истинный герой! — хвастался молодой волк лисе. — Как его все боялись в нашей округе. Он одержал победу более чем над двумястами врагов и отправил их темные души в преисподнюю! Что ж тут удивительного, если наконец нашелся один, который его победил?

— Так сказал бы о нем оратор в надгробной речи, — возразила ему лиса, — а трезвый историк добавил бы: «Две сотни врагов, над которыми он всякий раз торжествовал победу, были ослы да овцы. А единственный враг, одолевший его, был первый бык, на которого он решился напасть».

Феникс