Читаем Драмы полностью

Гуща. Хочем свободных Советов. Раз. Но без коммунистов — два. Хочем белую булку — рубль штука, — не миллион. Партия коммунизма ощипала город и деревню до последнего пера, так было, так не будет. Изменили идеям. Вез дома Романовых, гражданин Козловский, но и без Ленина. Без коммунистов, но и без погон золотых. А советская власть — оставайся, мы за нее свою рабочекрестьянскую кровь пролили. Ясно тепёрь?

Козловский. Более или менее.

Гуща. Нас Петроград поддержит, Россия. Соберем силу на кораблях — и айда открыто на Якорную. Так через недельку.

Рилькен (внезапно выходя). Завтра.

Гуща (хватается за оружие). Кто?

Рилькен. Замешкаетесь — раздавят.

Гуща. Кто, задаю вопрос?

Козловский. Хозяин квартиры. Вернулся.

Гуща (мрачно). Не рано ли?

Рилькен. Поздно. (Вынул из тулупа газету). Извольте прочитать. (Дает Козловскому). Вслух, прошу. Вот тут.

Козловский (разворачивает газету, читает). «Les canons du dreadnought regardent sur Petrograd».

Рилькен. «Пушки дредноутов смотрят на Петроград». Это пишет «Эко де Пари», официальный орган французского генерального штаба. Замешкаетесь — раздавят. Завтра!

Гуща (недобро). Быстрый. Из военных?

Козловский. Направлен Международным Красным Крестом.

Гуща. Медик, что ли?

Козловский. Видите ли, мой друг…

Рилькен. Генерал, хватит играть в бирюльки. Это недостойно. (Гуще). Вы, как я понял, член нового русского правительства? А я — русский морской офицер, капитан первого ранга, командовал дредноутом «Севастополь» до семнадцатого года, участвовал в войне против немцев, за что и…

Гуща. Барон Рилькен?

Рилькен. Барон Рилькен.

Гуща. А нам баронов больше не надо. Свергли трехсотлетнее иго, теперь свергаем трехлетнее. Кто хочет царские погоны из нафталина, не будет такого, извините, прямо, по-матросски. Газетка где? Так и написано — про кронштадтские пушки? Откуда пронюхали? Дайте-ка. Будет доложено революционному комитету. Гражданин Козловский, так как — да или нет?

Козловский. Что ж… (Пауза). Да.

Гуща. Будет доложено. (Рилъкену). И про ваше прибытие.

Рилькен. Доложите — ждать нельзя. Вино откупорено — его надо пить до конца.

Гуща. До вина еще далеко — обходимся денатуратом.

Рилькен. Сомнут! Только — завтра! Только — завтра!

Гуща. А вы не диктуйте. (Козловскому). Ждем на «Севастополе».

Козловский молча кивает. Козырнув небрежно Рилькену, Гуща уходит. Молчание.

Рилькен. Взашей — и брать в свои руки.

Козловский. Эмиграция, эмиграция… Самсон, которому отрезали волосы. Тут жизнь прожили — неимоверную, немыслимую. С пайками, с лозунгами, с чрезвычайкой… Голгофа. А вы — всё те же. Ленин… Да он и картавит-то по-дворянски. А за ним, с берданками царя Гороха — на танки. «Все, как один, пойдем за власть Советов и, как один, умрем в борьбе за это». Пели и перли. Перли и умирали. А теперь? Кто против Ленина? Те, кто умирали. Еще помнят вас, барон, учтите, не выветрилось, но уже есть сила, единственная, которая одолеет. Да, из-за этого жить хочется старику! Мой друг Юденич, ваш покойный друг Колчак — все это демодэ, несовременно. Современны эти — «чего мы хочем»! Не играли на скачках? Ставьте на темную лошадку. Дорогу хамам — вывезут Россию.

Рилькен. Бедная наша Россия.

Входит баронессас подносом, на нем чашки, тарелка с картошкой.

Баронесса. Пардон, без сахара.

Рилькен (с печальной улыбкой). Вернуться, чтобы воевать за… советскую власть?

Козловский. За Россию. Мерси, баронесса. (Рилькену). Через четверть часа зайду за вами. Представлю этому… Петриченко. «Чего мы хочем»… (Уходит).

Баронесса. И он тебя уговаривал. Вот видишь, пойди, они тебя простят. Только не сразу. Поживи, осмотрись. А то ты от на ивности наделаешь глупостей. Налей себе сам, хорошо? Я не в силах. Теперь часто сплю не раздеваясь. Завтра у меня кружок ликбеза. То есть, собственно, уже сегодня.

Рилькен. Тоже служба?

Баронесса. Бог с тобой. Это добровольно. Все-таки, милый, раньше мы были слишком, чересчур изолированными. Общения дают так много. Не подбрасывай коробок. Так много доставлял мне огорчений. С детства, потом в корпусе… И все-таки, что бы я делала, если бы тебя не было. А потом спеку тебе оладьи, да? Ожерелье, аметистовое, выменяла на муку. Аметист — мой камень, счастливый. Правда, теперь всё отменили… А потом к ним, с чистой душой. Не горбись. Сон, сон, сон… (Засыпает).

Рилькен (горько). Чего мы хочем? (Прикрывает ее поги одеялом, тихонько выходит).

ОТЕЦ И СЫН

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное