Дражайший плут

Он стремительно удалился, и Феба почувствовала себя виноватой: отчего ей его совсем не жаль? Ей нравился мистер Маклиш, право же, нравился, но его предложение было полной неожиданностью, как снег на голову. И разве воспитание не подсказывало ему, что для начала следует спросить Максимуса — разрешит ли за ней ухаживать.

Феба покачала головой, пытаясь осознать, что произошло. Хотя, в конце концов, какая разница? Допустим, мистер Маклиш и предпринял бы верные шаги, да только она все равно бы ему отказала.

Маклиш не Джеймс Тревельон и никогда им не будет.

Или Тревельон стал идеалом, с которым она сравнивала всех остальных мужчин? Вот странно! До сего дня она даже не догадывалась об этом. Вдруг нахлынуло осознание, что без этого человека она не может жить, что тоскует, лишившись его постоянного присутствия рядом.

А он взял и ушел.

С этой мыслью она окликнула Рида.

— Миледи?

— Вы знаете, куда перебрался капитан Тревельон?

— Нет, миледи.

— Что ж, тогда выясните это для меня, пожалуйста.

— Да, миледи.

Феба слышала, как удаляются шаги лакея. Она снова осталась одна — или одинока, что уже входило у нее в привычку.

Странно: вас окружают телохранители, но вы ощущаете себя отделенной от всего мира. С Тревельоном такого никогда не было. Он частенько сердил ее и портил настроение, иногда веселил своим сдержанным юмором, редко — бесил до белого каления, а в последнее время заставил томиться смутными желаниями. И с ним ей никогда не было одиноко.

Феба заставила себя встряхнуться. Рид узнает, куда переехал Джеймс, и тогда она его навестит — с охраной и всем прочим — и убедит, что жизнь без него изменилась не в лучшую сторону.

Право же, он обязан ее охранять.

Приняв такое решение, Феба отдала должное лимонному пирожному.

Позже в тот же день Эва Динвуди, склонившись над письменным столом, смотрела через большое, в медной оправе, увеличительное стекло на подставке, потом задержав дыхание, осторожно коснулась тончайшей — из соболиных волосков — кисточкой розовой щеки мужчины, над миниатюрным портретом которого трудилась.

— Мэм? — позвал от дверей Жан-Мари. — К вам с визитом ваша светлость.

— Прошу вас, проводите его сюда.

Через минуту его светлость Валентайн Нейпир, герцог Монтгомери, впорхнул в личный кабинет Эвы. В руках у него был прямоугольной формы предмет, завернутый в кусок ткани. Сегодня герцог надел желто-зеленый костюм, отделанный черной и золотой вышивкой. На любом другом подобный наряд выглядел бы дико, зато герцогу был очень даже к лицу, оживляя тускло-соломенный цвет его волос.

— Дражайшая Эва, немедленно бросайте работу, а то каждодневные занятия живописью приведут вас к косоглазию; кроме того, я принес вам подарок.

— В самом деле? — Она выпрямилась, затем окунула кисточку в розовую акварель, прежде чем вновь приняться за работу. — И это не очередная коробка марципана? Ведь я же вам сказала, что терпеть его не могу.

— Чепуха! — живо воскликнул герцог. — Все любят марципан.

— Вы не любите.

— Я не такой, как все, — заявил Монтгомери, и она ощутила его тяжелое дыхание над ее плечом. — Это ведь не мой портрет?

— С какой стати мне изображать вас?

— Ну как же. — Валентайн поставил коробку на стол — чуть ли не в ее краски — и принялся порхать по кабинету, по пути с места на место переставляя ее книги. — Я слыву воплощением красоты.

— Разве мужчина может быть воплощением красоты? — удивилась Эва, подозрительно глядя на сверток.

— В моем случае да, — ответил он с такой непоколебимой уверенностью, что это показалось даже забавным.

— В таком случае мне действительно следует написать вас. — Откинувшись на спинку стула, Эва взглянула на свое произведение. Получилось неплохо, так что и, пожалуй, можно устроить перерыв. В присутствии герцога все равно работать невозможно: он слишком действовал ей на нервы, — и она вымыла и промокнула кисточку. — Разумеется, вам придется мне позировать и не один час сидеть смирно.

Валентайн издал непристойный звук.

— Позировать ради портрета — это очень утомительно. Знаете ли, с меня писали портрет аккурат этой зимой. Клянусь, болван пририсовал мне двойной подбородок!

— Это потому, что вы все время вертелись, — едко заметила Эва, сняла тканый покров с коробки и обнаружила белого голубя, который, опасливо моргая, смотрел на нее из деревянной клетки. — Что это?

— Голубь, — как-то сдавленно прозвучал его голос из дальнего угла комнаты. — Вы уже успели испортить себе глаза? Я увидел его на рынке по пути сюда и велел носильщикам остановиться, чтобы купить его для вас.

Эва в недоумении смотрела то на голубя, то на герцога.

— И что мне делать с ним?

Герцог выпрямился. На полу у его ног в беспорядке валялось несколько ее книг.

— Ворковать с ним, кормить его, петь ему песни — не знаю. Что обычно делают с голубем в клетке?

— Понятия не имею.

Он пожал плечами и продолжил складывать ее книги в башню, которая уже грозила обвалиться.

— Если он вам не нравится, можете отдать его кухарке — пусть запечет в пироге.

Эва устало покачала головой.

— Я не могу есть ручного голубя.