Дражайший плут

— Вопиющее пренебрежение обязанностями, вот что, — прорычал герцог с такой яростью, что горничные зарыдали с новой силой, страшась хозяйского гнева.

Крейвен поднял глаза от своих записей и жестом подозвал Тревельона. Чтобы расслышать слова камердинера — такой стоял шум, — ему пришлось наклониться.

— В шесть утра его светлость разбудил Бобби, помощник конюха, и сообщил, что видел, как леди Фебу заталкивают в карету в дальнем конце двора. На голову ей накинули что-то вроде мешка, и она не произнесла ни звука.

— Где сейчас этот Бобби? — спросил Тревельон.

— Несомненно, на кухне, приходит в себя, — сухо ответил Крейвен, бросив взгляд на хозяина. — Полагаю, мы вытрясли из парня все, что можно.

Этого было слишком мало, чтобы приступить к действиям: какая-то карета без маломальских примет.

— Он заметил, сколько было похитителей?

— Боюсь, он и до трех-то считает с трудом, — вздохнул Крейвен. — Насколько я понял из слов старшего конюха, этот малый превосходно управляется с лошадьми, но во всем остальном придурковат.

— Что еще было предпринято?

— Расспросили всех, кто работает на конюшне. — Крейвен развел руками. — Больше никто ничего не видел и не слышал.

— А расследование что дало после прошлой попытки?

Уэйкфилд так хватил кулаком по столу, что все предметы подскочили едва не до потолка.

— Ничего. Нам даже не удалось выяснить, кто такой этот человек со шрамом.

— В высшей степени прискорбно, но расследование зашло в тупик, — заметил Крейвен. Действительно прискорбно, черт его подери!

— А что сейчас?

— Его светлость как раз начал допрашивать домашнюю прислугу. — Крейвен кивнул в сторону трех рыдающих горничных. — Тут-то вы и вошли.

Тревельон обернулся. Две служанки: одна пожилая, седовласая, другая — миниатюрная рыжеволосая девушка — явно выполняли работы по дому, а третья, Пауэрс, прислуживала лично леди Фебе. Все три служанки рыдали, прижимая к лицу носовой платок, только вот у Пауэрс глаза оставались сухими, даже не покраснели.

В душе Тревельона вспыхнул гнев, подобный всепожирающему огню, и он рявкнул так, что все, кто был в кабинете, замерли и воззрились на него:

— Ты пойдешь со мной! Шевелись!

Феба осторожно приподняла голову и прислушалась. Накидку с ее головы сняли — действительно, зачем возиться с ней, если пленница слепая, — но руки так и остались связанными. Она сидела на деревянной скамье с подлокотниками в какой-то, похоже, пустой комнате.

— Эй, кто-нибудь?

Собственный голос эхом вернулся к ней — значит, комната маленькая. И голосов похитителей она не слышала. В карете она насчитала их четыре: один очень юный, один с ирландским акцентом и два лондонских выговора, но один немного шепелявил. Кучер был вроде бы один. Итак, самое малое пять человек.

Зачем ее похитили? Несколько запоздалый вопрос, решила Феба. Однако неудачи Тревельона заслонили все остальное. А ведь ее пытались похитить аж три раза — завидная настойчивость. Максимус сухо сообщил ей, не вдаваясь в подробности, что бедный, выживший из ума лорд Мейвуд к первой попытке отношения не имеет.

Погруженная в размышления Феба подняла связанные руки, чтобы почесать нос. Они явно знали, кто она такая; возможно, надеются получить за нее выкуп? Карета далеко не уехала, поэтому она, скорее всего, еще в Лондоне. Кроме того, чувствовалась вонь сточных канав и гнили, когда ее вели в помещение, где она сейчас сидела. Значит, рассудила Феба, она где-то в ближнем пригороде.

Когда прошли первые минуты совершенного ужаса, она попробовала зубами веревку, стягивавшую запястья, но уже через пару минут пришла к выводу, что скорее стешет зубы до десен, чем сумеет разгрызть узел или разжевать отвратительные на вкус волокна.

В смежной комнате то и дело раздавались взрывы смеха: похоже, ее похитители, подогрев себя дешевым пойлом, веселились от души.

Феба осторожно встала, продвигая дюйм за дюймом сначала одну, потом вторую ногу, опасаясь препятствий на полу, и обнаружила стену — случайно, просто больно задев ее локтем. Подавив вскрик, она затаила дыхание: малейший звук мог всполошить похитителей, — но им, похоже, было не до нее.

Выдохнув с облегчением, она продолжила путь вдоль стены и наконец наткнулась на дверь. Приложив к ней ухо, Феба прислушалась. До нее долетали отдельные слова.

— …притащились сюда. Ни черта не понимаю, — ворчал один из лондонцев.

— Он прискачет сюда, теперь уже недолго, и нам заплатят остальное, — отчетливо произнес тот, что с ирландским акцентом.

Молодой голос что-то ответил, но так тихо, что было невозможно разобрать.

— С ним ведь священник, какой-нибудь старый хрыч, — добавил ирландец, и сердце Фебы ухнуло в пропасть.

Если Максимус не поспешит на помощь, ее насильно выдадут замуж — в этом теперь не было сомнения.

— Рассказывай все, что знаешь, — потребовал Тревельон тихим и ровным, но не предвещавшим ничего хорошего голосом. — И тогда, возможно, не отправишься на виселицу.

— Я… За что? Ничего такого я не делала! — выкрикнула Пауэрс, съежившись на стуле.