Дражайший плут

— Я тушу свечу, — сообщил Тревельон. — И еще, на всякий случай я положил между нами свой сюртук.

Осторожно повернувшись на бок, она протянула руку и нащупала грубую ткань сюртука, который он свернул наподобие ковра и уложил между ними.

Собственно, в этом нет необходимости.

— Спокойной ночи, Феба.

Она улыбнулась, хотя он вряд ли мог это увидеть в темноте.

— Спокойной ночи, Джеймс.

Некоторое время она лежала, нежась в тепле и тишине, в полудреме, пока вдруг не вспомнила…

— Если мой брат не знает, куда мы направляемся, тогда как же он будет вам платить?

— Платить? — Он был явно озадачен.

— Ваше жалованье.

— Миледи, ни о каком жалованье речь не идет: я больше не состою на службе у вашего брата.

Феба была совершенно сбита с толку.

— То есть это не брат взял вас обратно, чтобы меня спасти?

— Нет.

— Но если Максимус не посылал вас… — Она пыталась обдумать ситуацию своей сонной головой. — Тогда почему вы здесь?

Но отвечать было некому: он крепко спал, — а вскоре и Феба провалилась в сон.

На следующее утро Тревельон проснулся, как всегда, ровно в шесть, но на сей раз в твердокаменно-возбужденном состоянии, потому что его шею обдавало теплое дыхание, нежная ручка покоилась на груди, лицо прижималось к плечу. Свернутый сюртук явно проиграл схватку с леди Фебой и ее сонным упрямством.

Некоторое время он лежал, прислушиваясь к ее дыханию, ощущая тепло ее мягкой груди. Каким-то образом он сумел обхватить свою подопечную одной рукой, так что она лежала в его объятиях. Любому, кто вошел бы в комнату, они с леди Фебой показались бы самыми что ни есть любовниками. Тревельон закрыл глаза. Будь они женаты, таким могло бы быть каждое их пробуждение: сладким и неспешным, исполненным предвкушения.

Но он не супруг леди Фебы, уж конечно, не любовник, и никогда им не будет. Эта мысль была как горькая пилюля, которую трудно проглотить: эта женщина не для него.

Тревельон попытался осторожно вынуть руку из-под шеи леди Фебы, вот только, пробормотав что-то, она свернулась калачиком, как еж, который не хочет, чтобы его тревожили. Приподняв голову, он взглянул на нее: как мило она сморщила носик! Светло-каштановые волосы разметались по подушке, закрыв пол-лица, одна прядка застряла между сочными розовыми губами.

Безнадежно вздохнув, он уронил голову на подушку. Похоже, она взяла его в плен. Хорошо, однако возбуждение не проходило: он чувствовал, как стучит его сердце и шумит кровь, жарко и настойчиво. Будь он в постели один, запустил бы руку в жесткую поросль внизу плоского живота и добился облегчения. Как раз в этот момент Феба пошевелилась и протянула руку к лицу, решив почесать нос, а потом выдохнула ему в шею:

— Что?

Он проглотил ком в горле, прежде чем ответить, но голос все равно остался хриплым. — Доброе утро, миледи.

Похоже, она еще не осознала, где находится, поэтому он дождался, когда девушка полностью проснется, и позвал по имени. Она вздохнула и отозвалась:

— Джеймс?

— Да?

— Что на вас надето? — Ее проворные пальцы уже ощупывали ткань его рубашки, потом на миг замерли. — А что еще? — Голос был со сна хрипловатый.

Он хмыкнул.

— Брюки.

Слава богу!

— Джеймс?

— Думаю, вам не стоит обращаться ко мне по имени, миледи, — сказал он чопорно и показался самому себе девственником лет восьмидесяти.

Какая ирония: как раз в этот момент девственница запускала руку в раскрытый ворот его рубашки, и Тревельон задержал дыхание, когда ее пальцы добрались до ключицы.

— Почему? Мне нравится ваше имя. Я всегда считала, что на мужчину по имени Джеймс можно положиться. Ведь я же могу на вас положиться?

Он проглотил ком в горле, стараясь не терять нить разговора.

— Да, но…

— У вас там волосы! — воскликнула Феба так будто обнаружила у него крылья. — Как это, должно быть, неудобно! Они не цепляются за рубашку?

Тревельон ойкнул, когда любопытные пальцы ухватили несколько волосков.

— Нет. Разве что я вздумаю надеть кольчугу на голое тело.

— Они очень густые. А что, на животе тоже растут?

Тревельон пулей вылетел из постели, впервые порадовавшись, что она не видит. Ей сейчас бы было на что посмотреть: мужское достоинство с такой охотой откликнулось на ее любопытство, что он понятия не имел, как будет надевать брюки.

Она села, что вовсе не улучшило ситуацию: ее сорочка — как он уже заметил вчера — была такой тонкой, что виднелись соски, ярко-розовые, воинственно торчавшие и венчавшие прекрасные округлые груди.

Тревельон отстранился и начал одеваться.

— Что такое? — удивилась Феба.

— Вы отлично знаете, в чем дело, черт возьми!

Не следовало бы разговаривать таким тоном с леди, сестрой его нанимателя, но увы…

— Нет, не понимаю. Почему бы вам не вернуться в кровать? Мы могли бы поупражняться в поцелуях…

— Вы слишком молоды, — зарычал Тревельон, — и слишком беспечны в вопросе собственной безопасности. Прекратите! Хватит меня искушать, хватит со мной играть как с игрушкой! Оттого что я вас охраняю, я не перестал быть мужчиной.

— Я никогда так и не думала, — сказала она тихо. — Я знаю, Джеймс, что вы мужчина. И мне не нужна игрушка, мне нужны вы.

— Миледи, мы слишком разные. Прошу прощения.