Дражайший плут

Тревельон в ужасе застыл. Феба стояла на четвереньках — наверняка содрала кожу на ладонях, по меньшей мере.

— Ох, позвольте, я вам помогу! — воскликнула Агнес, но Джеймс выставил руку, преграждая ее путь, а когда обрел способность говорить, спросил:

— Феба, вам нужна помощь?

— Нет-нет! — весело воскликнула она, и Тревельон понял, что она смеется. — Я справлюсь сама.

И Феба действительно смогла встать, пошарила мыском туфельки перед собой, пока не нащупала тропинку, и двинулась по ней.

Тревельон держался за ее спиной, с трудом справляясь с желанием помочь: схватить за руку и вести. Не дай бог, опять упадет и поранится! Но он понимал, насколько важно беречь ее от беды, настолько же важно дать ей ощущение свободы.

Ей хотелось справляться самой, без помощи, без ограничений, поэтому он шел сзади, просто наблюдая за ней, точно ястреб, и не мешал падать: один раз, два, три… И каждый раз он еле сдерживался, чтобы не вскрикнуть, не броситься к ней, чтобы поддержать или помочь подняться.

Но она лишь смеялась и вставала сама. Какая сила духа!

Но к тому времени, как они добрались до голой скалы, его терпение лопнуло. Он поймал ее за руку и, развернув лицом к себе, прошептал:

— Я вас люблю! Вы слышите, леди Феба Баттен? Я люблю вас!

И, когда она затаила дыхание, изумленно вскинув брови, он нагнулся и поцеловал ее в сочные розовые губы. В этом поцелуе не было страсти, — только драгоценный дар и торжественный зарок.

Именно в этот момент их и увидел Том Поули, который доставил письмо от герцога Уэйкфилда.

Феба стояла в конюшне и прислушивалась, как Джиневра тихо жевала отруби, а Ласточка, причмокивая, сосала материнское молоко. В конюшне было тепло и тихо, а лошадиный дух всегда действовал на Фебу успокаивающе.

Тишину конюшни нарушил знакомый лай — это к ней, тяжело дыша, примчался Тоби, и чьи-то шаги вторили цоканью собачьих когтей. Феба опустила руку, и тут же влажный шершавый язык облизал ее пальцы.

— Тебе обязательно возвращаться? — раздался тихий голос Агнес, и Феба почувствовала, как прижимается к ней детское тельце.

Тоби плюхнулся на пол, навалившись на ее ногу с другой стороны. Некоторое время они молчали, только слышно было, как Ласточка неуверенно бегает по своему стойлу.

— Я живу в Лондоне, — сказала наконец Феба, и как ни старалась, прозвучало это уныло и безнадежно.

Как хорошо было там, на пустоши! Она чувствовала себя свободной, как никогда, а потом Тревельон поцеловал ее и сказал, что любит. Ей казалось, что блаженству не будет предела…

Это был счастливейший момент ее жизни.

Она всерьез подумывала, не предложить ли Джеймсу остаться, вопреки полученному письму. Конечно, оно было от брата, но послал-то он его через Алфа, таинственного шпиона Тревельона в трущобах Сент-Джайлза. Похоже, он хранил их местонахождение в тайне, и Максимус до сих пор не знал, где они. Невольно Феба даже посочувствовала брату: как обидно, должно быть, ему полагаться на оборванца из трущоб для того, чтобы сообщаться с родной сестрой!

Если они останутся, Максимус вряд ли ее отыщет…

Вот только она сама понимала, что это трусость. Феба любила брата — искренне любила, — и стала бы тосковать по нему и прочим родственникам, зная, что никогда не увидит их вновь. Кроме того, ей было невыносимо думать, что семья сходит с ума от тревоги за нее.

Значит, нужно просто вернуться в Лондон, к прошлой жизни, но можно ли добровольно вернуться в клетку, если дверь была однажды открыта?

— Ты могла бы жить здесь, — сказала Агнес. — У нас полно комнат.

Феба положила руки на дверь стойла и уронила на них голову.

— Как бы мне этого хотелось!

— Тогда оставайся. Дом огромный — в половину комнат мы даже не заходим! Дед сказал, что ты не можешь выйти за дядю Джеймса. Но если все-таки выйдешь, вы станете мужем и женой и сможете оба жить здесь. Когда вы с дядей Джеймсом приехали, стало лучше.

Феба грустно улыбнулась — в голосе девочки было столько надежды!

— Если мы все постоянно будем жить вместе, в доме станет слишком шумно: кому это понравится.

— До того, как вы приехали, у нас стояла просто мертвая тишина, — рассудительно заметила Агнес. — А сейчас, если кому-то не понравится шум, за ужином мы могли бы затыкать ватой уши.

Феба устало рассмеялась.

— Я была бы рада остаться, но ты же видишь — решаю не я. Брат хочет, чтобы я вернулась в Лондон, а наш мир так уж устроен, что право решать принадлежит джентльменам.

— И очень глупо! — провозгласила Агнес.

— Согласна, — сказала Феба. — Он, конечно, может приказать мне вернуться, но, наверное, я в любом случае должна это сделать, ведь у меня там друзья, семья.

— Правда? — Казалось, Агнес удивило, что у Фебы есть другая жизнь, за пределами Корнуолла.

— Да. У меня двое маленьких племянников, и мне, конечно же, хочется их увидеть.

— А не могли бы они… не могли бы они навещать тебя здесь, как ты думаешь? — с надеждой в голосе спросила Агнес. — Я люблю малышей, и мы могли бы показать им лошадок.

Феба грустно улыбнулась.

— Для малышей это слишком долгое путешествие, дорогая.

— Но ты ведь будешь приезжать к нам в гости? — наконец сдалась Агнес.