Дразнилки (СИ)

Алла догадалась, что идёт к лесу, к тому участку на изломе города, где они с ребятами много лет назад спускались с дороги к деревьям, есть землянику, дикую малину, загорать на берегах рек, жарить шашлыки, тайком курить и пить дешёвое пиво из пластиковых бутылок.

Это были тропы юности, давно заросшие травой. Заросшие – но не забытые.

Слева загустел лес, шумно качая изумрудными шапками. Ветер разгулялся. Гаражи поредели, а потом пропали вовсе. Через сотню метров объявился заброшенный участок, на котором много лет назад хотели построить склад автозапчастей. Дальше укладки бетонных плит дело не продвинулось, и площадка эта долгое время пустовала, заполняясь мусором. Именно с площадки подростки уходили в лес, так было заведено долгие годы, вытоптаны знакомые тропинки, ведущие в персональный рай.

Алла остановилась, наблюдая, как Инга спускается с бетонного блока, раздвигая густые кусты.

Идти в лес не хотелось. Прямо скажем – было страшно, до дрожи. Знакомый лес, ставший единственным близким другом на много лет, внезапно превратился в чужака, в душного, жаркого монстра со шляпой из гвоздей, с разбитым черепом и в драном свадебном платье. Все эти годы он попросту притворялся дружелюбным, а на самом деле аккуратно расставлял ловушки, в которые мог угодить кто угодно. Ленке, например, не повезло. Ленка, например, слишком доверяла прогулкам по лесу.

Деревья вяло качали ветками, приглашая подойти, окунуться в прохладу, такую желанную после полуденного зноя. Алла вспотела в дороге, ей хотелось пить. Где-то журчала вода – в подступившей тишине звуки разносились отчетливо и далеко. Как же она привыкла к лесным звукам, как же любила их… Родной, родной лес. Нельзя так, дружище.

Он принял её в нежные объятия, стёр с висков пот, забрался прохладным ветерком под одежду, погладил между лопаток и вдоль затылка. Алла быстро нашла неприметную тропинку, по которой ходила тысячу раз, зашагала вглубь. Она знала, куда направляется Инга: около реки, в полукилометре отсюда, была любимая поляна Капустина. Там валялись огромные стволы, вросшие в землю, покрытые высохшим мхом. На стволах можно было развалиться, как ленивый кот, и загорать, наполняться теплом, чтобы потом в один прыжок оказаться около ледяной реки, нырнуть с головой, сбросить энергию и получить заряд ни с чем не сравнимого кайфа.

– И что ты будешь делать, милая? – слова вырвались сами собой, давняя привычка при прогулках по лесу. – Нажалуешься на брата родителям? Попросишь кого-нибудь вразумить? Будешь надеяться, что он одумается сам? И как, сработало?

Конечно, не сработало. Да и не должно было. Нет такого, чтобы люди без причины менялись. Люди стремятся к комфорту – внутреннему или внешнему, не важно – и когда достигают его, стараются, чтобы ничего и никогда больше не менялось. А брату было и есть хорошо. Он не образумится.

Деревья расступились. Впереди была та самая поляна, в ярком солнечном свете, контрастирующем с темнотой леса.

Метрах в пяти от Аллы, у поваленного ствола дерева стоял Лёва Выхин.

Алла едва не закричала от неожиданности и ужаса, но горячий воздух забил горло.

Выхин не смотрел на неё, не заметил. Огромными пальцами он расчёсывал свой нос – упорно, до крови, сдирая струпья посиневшей кожи. Из раскрытого рта сыпались осколки зубов и крошки камня. Выхин сосредоточенно жевал, будто не было в его жизни ничего важнее на данный момент. Алла завороженно разглядывала Выхина, не веря, что это он, что в отвратительном жирном монстре сохранилась какая-то человечность, жизнь.

На стволе дереве сидела Инга, погрузив ладони в рыжий мох, подставив лицо с рваными ранами и сгнившим носом солнечным лучам. Налитые тяжёлой синевой лодыжки погрузились в зеленую мякоть травы.

– Привет, жиртресткомбинат!

Голос Андрея – молодой, подростковый – вывел Аллу из оцепенения.

Со стороны реки на поляну вышли Капустин и его прихвостни. Их скопилось десятка два, люди разных возрастов и пола, изуродованные, страшные. Не разобрать – где живые, а где мёртвые. Застыли на границе света и тени.

– Ну вот мы снова здесь, – крикнул Капустин весело. – Собрал всех твоих, молодец! Отлично поработал. Наконец-то встретились. Знаешь, сколько я ждал? Вечность. Лет двадцать точно!

Выхин не отвечал, продолжая жевать, шлёпая распухшими потрескавшимися губами.

– Чего молчишь? Устал обращать? Мы все устали, дружище. Все твари божии. Представляешь, сколько у них работы? Зато твоё прошлое и твое настоящее теперь вместе. И эти голоса… О, как я рад, что могу говорить ими, а не только прокручивать внутри головы.

Его собственный голос потускнел и пропал, уступив место другим – знакомым – тварям божиим. Они выпорхнули из рта Капустина, перебивая друг друга:

– Соскучились!

– Соединимся же, братия и сестры!

– Мы из последних сил собрали всех!

– Теперь пора!

– Как мы долго ждали!

– Что новенького?

– Скукотища! Лежишь себе в могиле, носа не показываешь!

– А как же истории?

– Мы чуть не сдохли!

– Погодите! Погодите-ка!..

Капустин будто поперхнулся, и голоса разом затихли. Люди-монстры на границе света зашелестели шёпотами, неуверенно, боязливо.