Выхин затравленно огляделся. Под ногами хрустнул осколок стекла. Он и так собирался рассказать, именно для этого и пришел, но напористость Аллы, ее злость, а еще обстановка вокруг вернули Выхина в состояние четырнадцатилетнего пацана, когда он не мог выдавить ни слова от волнения, блеял что-то (верно подмечено!) и юлил.
– Где Ленка? – спросил он внезапно. – Как вы вообще здесь живете в таком… бардаке?
Алла несколько раз моргнула, рывком стащила кепочку за козырек и вытерла ладонью вспотевший лоб. Спросила взволнованно:
– Откуда ты знаешь Лену?
– Она вроде бы не прячется. Мы с ней вчера виделись. Она ездила со мной на кладбище, показывала могилу твоего брата, помогла маму найти и отчима…
– Кто ездил? Лена? – Алла заморгала теперь уже часто, одновременно мотая головой из стороны в сторону. – Погоди, Выхин, что ты несешь? Откуда тебе вообще знать?..
– Дочка твоя! – выпалил Выхин, не понимая, что происходит. – Четырнадцать лет, мелкая такая, бойкая, болтает постоянно о разном. На тебя похожа очень. Я ее встретил, когда приехал. За ключами пришел, а тут она. Познакомились.
Алла прервала его тяжелым взмахом руки. Снова вытерла пот с лица. Голова ее при этом продолжала тяжело мотаться туда-сюда, будто где-то в области шеи заклинил механизм.
Они оба несколько секунд молчали. С улицы сквозь плотно закрытое окно доносился подростковый смех. Выхин снова потоптался на месте и с хрустом додавил кухонное стекло.
– Я вернулся в город, потому что больше не могу убегать, – сказал он негромко. – Мне нужно остановиться, а я не знаю как. Единственный выход – покаяться. Мне так кажется. Я надеялся рассказать все отчиму, но он умер. Но еще ведь есть ты. Просишь меня рассказать, я и хочу, чтобы ты выслушала.
– Лена пропала, – сказала Алла.
Выхин почувствовал, как что-то внутри него болезненно ухнуло в область живота.
– Что? Когда?
– Полтора года назад. Пошла гулять с собакой и не вернулась. Следы вели в лес, а затем обрывались у реки. Ни пса, ни Ленку до сих пор не нашли… – Алла моргала так часто, что на ресницах появились капли слез. – Я не понимаю, откуда ты знаешь про Ленку и почему несешь всякую чушь про то, что встретил ее здесь. В этой квартире никто не живет. Я переехала на два этажа выше после того, как стало понятно, что Ленку не найдут. А здесь давно лежит разный хлам, скапливается. Она не могла открыть тебе дверь и отдать ключи. Не могла болтать или ездить с тобой куда-то. Потому что Ленки нет.
– Но я как-то попал в квартиру. – Выхин вытащил ключи, показал. – Откуда им взяться?
Алла нервно пожала плечами:
– Я не знаю.
– Может, это как-то связано с твоим братом тоже?
Если сначала Алла выглядела разозлившейся невесть на что фурией, то сейчас превратилась в испуганную и ничего не понимающую женщину. Выхин присел рядом с ней на корточки, заглянул в слезящиеся глаза.
– Алла, Элка, блин, ты у меня самый родной человечек на земле остался. Никого нет больше. Я не думал об этом никогда. Ты для меня та самая мелкая влюбленная девочка из прошлого, с которой бегали в кинотеатр, ели мороженое… с которой чуть было не поцеловались, понимаешь? Я думал, что забуду тебя навсегда, да вообще обо всем забуду, но не получилось. Как оказалось, такое не забывается. Оно остается в глубине сознания и гложет, гложет, как голодный червь. И не остановится, пока не изгложет всего.
– Давай уже, Выхин, – попросила Алла растерянно. – Я ничего не понимаю, ни про Ленку, ни про брата. Расскажи.
Он взял ее ладонь в свои руки и крепко сжал. Кожа Аллы была ледяной, жесткой. Вокруг вообще было слишком холодно.
– Я убил твоего брата, – сказал Выхин. – Тогда, в двухтысячном. А сейчас, похоже, он вернулся, чтобы убить меня.
Капустина Выхин нарисовал первым. Вспомнил дразнилку, которая звучала так: «Андрей-бармалей, сделал шляпу из гвоздей», и тут же понял, как должен выглядеть карикатурный враг-подросток.
Он старательно выводил ручкой каждый гвоздь на цилиндре. Специально лишил Капустина одного глаза, пририсовав острие гвоздя, торчащее из пустой глазницы. Жаль, синяя паста не могла отобразить кровь, скопившуюся на изъеденном червями лице. Впрочем, и так получилось неплохо.
Голоса вокруг одобрительно шептали.
Никто и никогда не хвалил так Выхина за рисунки. Мама относилась к ним с усталостью: развлекается парень, ну и пусть, лишь бы не дергал по пустякам. Отец называл Выхина художником с большой дороги, и непонятно было, оскорбление это или похвала. Разве что отчим несколько раз разглядывал прошлые зарисовки, понимающе хмыкал, а несколько дней назад сообщил, что в доме культуры есть кружок рисования, там его бывшая одноклассница преподает, и если нужно, он может договориться, чтобы Выхина взяли в середине учебного года. Выхин замялся и попросил подумать. Он не был уверен, что хочет рисовать настолько серьезно…