Дразнилки

А вот твари божии были от рисунка в восторге. Их изумление и радость передались Выхину. Он захотел нарисовать еще кого-нибудь из своих обидчиков и сразу же вспомнил про рыжую Ингу, задаваку, которая несколько дней сидела на скамейке у подъезда, щелкала семечки и наблюдала за окнами Выхина, щурясь на солнце. Тут же ее и набросал первыми небрежными штрихами: «Дурочка-снегурочка, лежала на печи, ела кирпичи». Снегурочка потому, что кожа у нее была бледная и незагоревшая.

Кажется, Выхин испытал физическое наслаждение, когда обрисовывал широко распахнутый рот Инги, набитый кирпичами. Особенно удались осколки зубов, торчащие то тут, то там.

Превосходно!

Великолепно!

Выхин замерз, поэтому дорисовывал с трудом. Руки не слушались от холода.

– Я скоро вернусь, – обещал он камням, рисункам, голосам и лицам. – Прихвачу новые ручки, теплую одежду и вернусь!

Однако тем же вечером у него поднялась температура. Выхин будто провалился в сладкую ватную дрему. Мир вокруг стал мягким и чуть-чуть размытым. В этом мире неторопливо двигалась мама с градусником, а потом с чашкой чая, а потом с шерстяными носками, от которых пахло горчицей. Появлялся отчим, за ним – незнакомые люди. Они тоже двигались неторопливо и вяло.

Появилась Элка – курносый нос – прикладывала холодную ладошку ко лбу, что-то говорила, монотонно и убаюкивающе. Элку хотелось обнять и прижать к себе, потому что только она могла унять жар. Но не было сил, и Выхин страдал.

Ему мерили температуру, вливали теплую горькую воду в рот, сморкали, укладывали на лоб влажные полотенца. А он то выныривал в этот мир, то погружался в свой, где вокруг были стены, покрытые мхом и узорами, а на влажном куске плиты лежала зеленая тетрадь в клеточку, небрежно придавленная камнем. От камня исходили свет и тепло. Камень питался тем, что Выхин оставил после себя – вкусными, редкими эмоциями. Что ни говори, а у Выхина был талант.

Он решил, что выздоровел, через несколько дней. Проснулся ночью, потный с головы до ног. Возился так, что запутался в пододеяльнике и свалил на пол подушку. Долго пытался выбраться, едва не упал сам. В голове пульсировало желание – добраться до кенотафа и продолжить рисовать.

Выхин торопливо оделся в теплое, набил карманы ручками и вышел в коридор. В соседней комнате спали. Натянул шапку, куртку, обулся и бесшумно выскользнул на лестничный пролет.

Через тридцать минут он уже был на той стороне города, где начинался лес. Справа от дороги спали новенькие многоэтажки. Ярко мигали огни единственного в городке супермаркета – возле него крутились машины, из колонок дребезжала курортная музыка. Но Выхин ничего вокруг не замечал. Он спустился с обочины, ломая сапогами податливую ледяную корку. Замер на несколько секунд, оглядывая дрожащую темноту (над деревьями поднималась вышка ЛЭП, похожая на скелет с раскинутыми в стороны руками), и уже без сомнений углубился в лес.

Дорогу к кенотафу Выхин не искал, да и не старался. Почему-то знал, что найдет без проблем. Брел в темноте, как по оживленной улице – не спотыкаясь, ни за что не цепляясь и не останавливаясь. Будто сам лес расступался перед ним и направлял куда нужно. Пару раз ноги проваливались под лед, но Выхин не замечал. Бледное зарево городка осталось за спиной. Впереди была только чернота.

Он вышел на поляну, увидел дыру в земле и понял, что добрался до места. Спустился вниз головой вперед. Внутри было теплее, чем снаружи.

Мы ждали тебя!

Мы хотим еще!

Покажи, на что ты способен!

Голоса накинулись с радостью, как щенки, которые устали ждать, когда же хозяин придет с работы. Выхин засмеялся хрипло, до боли в горле. Как же он мечтал вернуться сюда!

Нашел несколько больших камней, подкатил один к другому, соорудив своеобразный стул. Узоры на камнях мягко подсвечивались, а еще были теплыми и приятными на ощупь. Они проникали под одежду, под кожу, сливались с Лёвой Выхиным.

– Смотрите, кого нарисую, – объявил Выхин. – Толик, Толик, алкоголик! Толик парень неплохой, только ссытся и глухой!

Он вернулся домой в обед следующего дня, с температурой еще выше, воспаленным горлом, с покрасневшими глазами и гайморитом. Угодил в больницу на две недели. Врачи подозревали менингит и рассказывали матери, что их сын, возможно, больше никогда не сможет подняться с кровати. Все это время Выхин общался с голосами в голове. Он взял с собой несколько камней, рассовал по карманам и время от времени вытаскивал то один, то другой. Твари божии остались с ним, хотя, оторванные от дома, быстро истощались и умирали. Теплые податливые камни с каждым днем становились холоднее. Голоса затихали. Лица темнели. Истории заканчивались.

Но каждая из тварей, милая и добрая, не винила Выхина. Это был их добровольный выбор. Они не могли покинуть его. Выхин был благодарен. Он почему-то испытывал счастье, общаясь с тварями божиими. Они помогли ему выздороветь – ценой своих крошечных жизней.