Дребезжание звука (СИ)

Но я спокойно опускаю пальцы и начинаю играть. Это совсем несложно, учитывая моё состояние. Заученная несколько лет назад мелодия звучит так, будто я практиковал её перед приходом Кирилла. Это удивляет даже меня. Удивляет, но больше ничего – ни удовольствия, ни радости, ни разочарования.

— А ты сам… что-нибудь сочинял? — пьяно спросил Кирилл. Он вовсю следил за мной.

— Было дело, — мне даже не надо было смотреть на клавиши, чтобы хорошо играть.

— А сейчас?

— Сейчас нет.

— Почему?

— Не знаю. Просто так получилось.

Я прекратил играть.

Вот где моё «просто» и выпирает.

— Творческий кризис? — Кирилл не унимался.

Я пожал плечами.

— Может быть.

— И давно?

Почему-то я не успевал опустить голову до следующего вопроса Кирилла и снова смотрел на него. Будто слова обязывали.

— Да года два.

— Ого, это много.

Я считал, что это нормально.

— Сыграешь своё?

Это был логичный вопрос. Вполне. Я бы и сам так сделал, но вместо простого «да-нет», я начал искать глазами тетрадь, хотя ничего в ней записано не было.

Я тупо улыбнулся.

— Ну, я… почти ничего не помню, так что…

— «Почти»? Значит, что-то помнишь.

Зря так сказал.

— Это… это не лучшая мелодия, — я начал тереть ладони о ноги. — Она… некрасивая, — я не смог подобрать слово лучше, оно же буквально ничего не говорит о музыке.

Я закрыл глаза.

— «Некрасивая»? Это… как? — хотел бы я знать.

Вздохнул. Было напряжённо.

— Смотри, — я перебрал клавишами, — это красиво, потому что мелодично, звучит, как надо, — этим я ограничился, — а та мелодия… не такая.

— Может, сыграешь?

Я закатил глаза. Гениально.

Уверен, у меня были работы лучше, пусть и напоминали буквально всё то, что я изучал в музыкальной школе, но они были гармоничными и целостными, их хвалили, потому что их можно было слушать, ими можно было наслаждаться, и мне их играть было легко, я никогда не мог оплошать, но эта…

В неё я попытался вложить ту вибрацию звука, которая душила меня в минуты молчания. Я пытался её показать, запомнить и выразить нотами, но даже в тетради она напоминала какофонию. С таким же успехом я мог играть не на клавишных, а на кастрюлях – без темпа, последовательности, расчёта силы и ритма.

Я снова потёр руки. Посчитал взглядом клавиши и приготовился.

Теперь надо было быть сосредоточенным, нельзя было отвлекаться и разговаривать. Нельзя было даже подумать об отвлечении. Я начал и захотел отдёрнуть руки, было физически больно вытягивать пальцы и переставлять руки. Я дрожал. Играл слишком медленно, отчего музыка звучала ещё более жалко и вымученно, я подгонял себя и спешил, теперь звук не успевал закончиться, а я уже издавал другой, они накладывались и почти что убивали друг друга. Уничтожали, потому что ни один не мог звучать чисто и обособленно.

Я остановился. Снова повисла тишина. После моего провала она казалась ещё более сдавливающей, чем обычно.

Захотелось провалиться на месте.

— Это стрёмно, — сказал Кирилл.

Я не думал, что это так ударит по самолюбию.

Будто я этого не знал.

— Нет, нет, я не в этом смысле, — Кирилл заговорил так быстро, что съел половину гласных.

— А в каком ещё? Тупая работа, ненавижу её. — Сказал-таки.

— Прям ненавидишь?

Я встал из-за синтезатора и взял новую банку пива. Первый глоток был сильным. Я завалился на диван, рядом с Кириллом.

— А что с ней ещё делать. Она звучит ужасно. Но она – это, блин, последнее, что я написал перед тем, как перестал совсем, понимаешь? — я посмотрел на Кирилла.

Сомневаюсь, что именно это он понимает.

Я отвёл глаза и отпил ещё.

— Когда я сказал «стрёмно», я говорил не о том, как ты сыграл. Это об ощущении, когда слушаешь такую музыку.

— Потому что она звучит плохо, — я связал для Кирилла.

— Нет, не поэтому, — он подтолкнул меня, — то есть, я понимаю, что ты не в лучшей форме сыграл, но я в музыке дилетант и полагаюсь только на то, что чувствую, нравится или не нравится. Я бы сказал, что звучание непривычное и поэтому, поэтому, — он сделал акцент, — кажется, что «стрёмно». Стрёмно в смысле «не по себе», будто покоя что-то не даёт, понимаешь? — я посмотрел на Кирилла. Это уже было немного больше похоже на то, что этой музыкой я хотел выразить. — Знаешь, как музыка в ужастиках, неприятная, нагоняющая мрак. Типа такого, — Кирилл улыбнулся и наконец выпил сам. Пока я играл, он не пил. — Тебя это успокоило?

— Немного.

— Ну слава богу, а то я совсем не знаю, как успокаивать музыкантов.

— Скажешь тоже, — я посмеялся.

— Хочешь сказать, не музыкант?

— Может быть, — я снова посмеялся и наконец-то почувствовал себя расслабленным.

— Не хочешь стать популярным? — Кирилл смотрел на меня так же пристально, как и тогда, когда я играл.

— Нет. Я для себя играю, — сказал в настоящем времени, хотя перерывы между моими «играю» были огромными и сумбурными.

— Ты похож на такого человека, — сказал Кирилл и поднёс ко мне банку.

— Что бы ещё это значило, — я не понял.

— Будем! — он улыбнулся и чокнулся со мной.