Дребезжание звука (СИ)

Кирилла этот вопрос удивил. Будто сам дальше этого момента не продумывал – не решил, что делать со мной. А мне моя смерть казалась более или менее обоснованной: если я был заменой Марка, если Кирилл и впрямь убил его, то что остаётся мне? Какая у меня роль в жизни Кирилла? В этом моменте? Ведь если подумать, не было других причин знакомиться со мной. Балкон? Вид из окна? Бесплатные угощения? Выходит только для того, чтобы подобраться и повторить убийство.

У замены и цель такая же.

Но я выжил не для того, чтобы повторять чей-то исход.

Кирилл молчал. Моя голова была забита кислородом, её до сих пор кружило и легче мне не становилось, но я ясно видел его нерешимость. Когда он понял, что я смотрю на него, будто до этого не замечал, заговорил:

— Я хотел. Точно помню, что хотел, — Кирилл снова начал улыбаться. Кажется, ему это действительно нравилось. — Но сейчас сомневаюсь, представляешь? — единственное, что я представляю, что этими словами он хочет поддержать себя – понять, что тут всё-таки происходит.

— Нет, — говорю честно, — я никогда не хотел убивать, и поэтому сомневаться в этом мне не приходилось.

Лицо Кирилла скривилось, стало опасно насмешливым. Его рука снова сжалась, а я быстро сделал вдох и задержал дыхание.

Больше Кирилл не давил, замер в этой позе, всматриваясь меня. Я аккуратно выдохнул, чтобы он не почувствовал, но, кажется, это было впустую: он всё чувствовал, и мне бредилось, что мои действия отражаются в нём.

Кирилл тихо засмеялся.

— Я точно ненормальный, — сказал он, — мне так кайфово, когда ты говоришь «нет». — Это меня совсем сбило с толку. Я не скрыл удивления. — Помнишь, мы говорили об этом, я загонял про связь и чувства других, но я уже тогда знал, почему ты можешь отказывать знакомым. Дело в элементарном доверии. Какой пустяк, да? Мне кайфово от того, что ты мне настолько доверяешь, а ведь вначале и видеть не хотел. Я соврал, когда сказал, что не пользовался этим. Ты всё правильно понял, — улыбка Кирилла становилась жёстче, его руки сдавливали и отпускали меня в такт словам и его «кайфовому состоянию», иногда, мне казалось, что хватка превращается чуть ли не в поглаживание. — Я сначала подумал, что это будет просто: повторит трюк второй раз, ещё раз избежать наказания. Представляешь, какие слухи бы поползли об этой квартире? Два убийства в один год! Это не шутки. Я был так уверен, когда увидел тебя, заговорил, подумал, что будет просто, — и подтверждая свои слова, Кирилл сжимал пальцы и стягивал мою кожу, — но сейчас… я даже не знаю, что именно повлияло. Кажется, если убью тебя, что-то потеряю, а, значит, так поступать не надо. Ну, наверное, знаю, что повлияло. Если бы ты не играл, я бы не стал с этим заморачиваться. В музыке я всё так же не секу, но ведь есть то, что трогает, и когда трогает по-особенному, с этим хочется взаимодействовать, этого хочется касаться, а если убить тебя, то этого не будет. Не понимаю, почему ты ненавидишь свою музыку.

Мне кажется, было глупым думать, будто моя попытка показать свой страх, могла спасти мне жизнь.

— В то же время странно, что я, — продолжает Кирилл, — пытаюсь в этом разобраться, хотя только сегодня её услышал.

И впрямь.

Может, это и есть мой шанс.

Я сглатываю. Смотрю на Кирилла и хочу добавить себе больше решимости, но страх его рукой продавливает горло, кажется, ещё немного, и он сделает дырку.

— Может, я не такой дурак, как он.

Я не знаю, что мне говорить, что следует сказать, а где мне лучше помолчать. Я не знаю, но, наверное, я должен попытаться.

Иногда мне говорят, что я быстро опускаю руки, но я-то знаю, что на это есть весомая причина, которую другие не заметят.

Я не дам им заметить.

— Определённо. Ты и близко не дурак, и этим мне нравишься.

Какой сомнительный комплимент.

Нравится убийце.

— Если… — сказал я и дал заднюю, а Кирилл внимательно слушал, и это пугало ещё сильнее. Скорее всего, у меня даже нет права на ошибку. — Если ты меня не тронешь… оставишь в живых, я ничего никому не расскажу.

А ещё мне говорят, что о важном из меня и слова не вытянешь, но я считаю, что есть темы, которые нельзя афишировать, которые лучше сохранить в себе и ни с кем ими не делиться.

Так будет лучше всем.

Мне, в первую очередь. Потому что окружающие меня люди слишком много говорят о том, чего не знают.

— Предлагаешь на слово поверить? — усмехается Кирилл. — Нет-нет, — теперь он давит не пальцем, а всей рукой. Я зажмуриваюсь. — Раз взялся, надо довести дело до конца, да и как я могу тебе поверить?

Звучало именно так, что поверить ему самому хотелось больше моего.

— Обещаю, — прошептал я, — честно, не расскажу. Зачем мне это?

Скорее всего, сокрытие преступления действительно аморально. Но, честно, оно меня волнует меньше всего.

— Если я не такой дурак, то, наверное, в состоянии выполнить своё слово, — зацепился я за этого дурака… Может, был бы дураком больше, ничего не пытался бы сделать до самого конца и этим бы заполучил своё спасение.

Кирилла это рассмешило. И даже не понять, хорошо это или плохо.