Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

— Нe беспокойся. Я буду воздержен. Стакан другой необходим; знаешь, чтоб голос был чище; — а больше ни капли.

В это время купец, торговавший неграми и остановившийся невдалеке от Бена, подошёл к палатке последнего.

— Знаешь ли что, любезный друг, — сказал он, — сегодня утром, пока я был на собрании, один из моих проклятых негров убежал в болота! Не можешь ли ты со своей собакой догнать его и притащить сюда? За это я заплачу тебе сто долларов наличными.

— Зачем же ты обращаешься к нему? — сказал, подойдя к ним, Джим Стокс, низенький, толстый и пошлой наружности мужчина в синей охотничьей блузе. — Да его собаки никуда не годятся; просто дрянь. Вот мои, так дело другое; настоящие флоридские! Каждая из них уж если вцепится в негра, то стиснет его в зубах как грецкую губку.

Намерение бедного Бена заботиться о спасении своей души не могло устоять против этого внезапного нападения со стороны его врага. Не обращая внимания на умоляющие взгляды жены, он выпрямился, засучил рукава и вызвал своего соперника на драку. Толпа негров, в один момент окружила их. Смех, вызов на пари, брань и проклятия, — слышались повсюду; но вдруг всё затихло, при виде мистера Бонни, который незаметно подошёл к цепи, окружавшей бойцов.

— Что вы тут делаете? — вскричал он. — Угождаете дьяволу! Чтобы не было этого! Здесь священное место; сейчас же оставьте брань и драку.

Несколько смущённых голосов решилась объяснить мистеру Бонни причину этого шума.

— Ну, что ж! — сказал он, негр убежал, и пусть его бежит; можете поймать и после собрания. — Вы пришли сюда искать спасения: зачем же эта брань, этот кулачный бой? Оставьте, оставьте! Споёмте лучше гимн со мной. И он запел. Голос за голосом приставал к нему, и собиравшаяся буря миновала.

— Послушай, — вполголоса сказал мистер Бонни купцу, отводя его в сторону, — нет ли между твоими неграми хорошей поварихи?

— Есть превосходная, — сказал купец, — что называется — первый номер; могу вас уверять. Купил её дёшево, и готов уступить за восемьсот долларов, — и то только вам, потому что вы проповедник.

— Назначая такую огромную сумму, ты, должно быть, думаешь, что проповедники могут платить такие деньги, — сказал мистер Бонни.

— Вы ещё не видали её; это ужасно дёшево, уверяю вас. Видная, здоровая женщина; умная, бережливая домохозяйка и, вдобавок, набожная методистка. Помилуйте, восемьсот долларов за неё — ничего не значит! Мне бы следовало взять тысячу, но у меня принято за правило делать проповедникам уступку.

— Почему ты не привёл её с собой? — спросил мистер Бонни. — Может статься, я дал бы за неё семьсот пятьдесят.

— Нельзя, ни под каким видом нельзя! — отвечал торговец.

— Ну, хорошо; мы поговорим об этом после собрания.

— У неё четырёхлетний ребёнок, — прибавил торговец, прокашлянув, — здоровый, милый ребёнок; я думаю взять за него не меньше сотни долларов.

— О, в таком случае не нужно, — сказал мистер Бонни; — на моей плантации я не держу детей.

— Но, я вам говорю, это премилый мальчик; содержание его ничего не будет стоить: а когда он вырастет, то смело можно сказать, что в вашем кармане прибудет тысяча долларов.

— Хорошо, я подумаю.

Вечернее богомолье, представляя собою более живописную сцену, производит и более глубокое впечатление. Главными действующими лицами на собраниях большею частью бывают люди, которые, мало обращая внимания на цель подобных собраний, умеют, однако же, с особенным тактов, действовать на массы умов, и пользоваться всеми силами и влиянием окружающей природы. В их душе преобладает чувство какой-то дикой поэзии, придающее цветистости их выражениям, руководящее их во всех распоряжениях. Они всегда дорожили и с поэтическим искусством пользовались торжественным и гармоническим величием ночи, со всею её таинственною силою, способною воспламенять страсти и возбуждать душевные порывы. День собрания был один из прекраснейших июньских дней; — небо отличалось той недвижно-светлой лазурью, атмосфера — той кристальной прозрачностью, которая часто придаёт американскому пейзажу такое резкое очертание и человеческом существам такое глубокое сознание жизни. Вечернее солнце погружалось в обширное море огня и, утонув в пурпуровом горизонте, разливало по всему небосклону поток нежно-розового света, который, будучи перехвачен тысячами тонких облаков, представлял великолепный эфирный покров. Темнота леса смягчалась розовыми лучами,— и по мере того, как густые тени начинали исчезать, на небе засверкали звёзды, и вскоре поднялась луна, полная, роскошная. Её свет, ещё при самом начале появления, до такой степени был обилен и блистателен, что все единодушно решили продолжать вечернее богомолье; и когда, при звуках нового гимна, народ высыпал из палаток и расположился перед эстрадой, то, без всякого сомнения, самое зачерствелое сердце было проникнуто безмолвным величием, которое выражалось в природе. С окончанием гимна, мистер Бонни выступил на край эстрады, воздел руки к пурпуровому небу и громким, не лишённым мелодии голосом повторил слова псалмопевца: