Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

— Бедный Карсон! — сказал Клейтон. — Пожалуйста, не жалейте его! Это такой человек, которому стоит только проспать спокойно ночь, и он примирится с человечеством. Он так простосердечен! И за это я буду любить его. Не понимаю, что с ним сделалось: он никогда не был таким навязчивым и неприятным. В Нью-Йорке мы все любили его: он был любезным, услужливым, сговорчивым созданием, всегда довольным собою и весёлым, знающим все новости. Теперь же я вижу, что он принадлежит к числу людей, которые становятся несносными, когда дело коснётся чего-нибудь серьёзного. Вы сами слышали, какой болтал он вздор, возвращаясь с похорон. Поверьте, он болтал бы точно так же, если б возвращался с моих похорон.

— О, нет! Вы уже слишком дурно о нём думаете, — сказал Клейтон.

— Это верно, — возразила Нина, — он напоминает мне одну из тех бойких синих мух, которые жужжат и летают около вас, спокойно гуляют по книге, которую вы читаете, и садятся, где им вздумается. Когда он принимает на себя серьёзный вид и начинает говорить о серьёзных предметах, он, в моих глазах, становится этой мухой, опускающейся на Библию, которую вы читаете, и расправляющей свои крылья. Но пора! Пойдёмте в гостиную и будем утешать это доброе создание.

Они спустились с лестницы, и Нина казалась совершенно другим существом. Никогда ещё она не была до такой степени любезною. Она без умолку говорила, беспрестанно обращалась к Карсону и пела для него любимые его оперные арии, пела тем охотнее, что Клейтон слушал их внимательно. Во время этой дружеской беседы, в дубовой аллее послышался звук лошадиных подков.

— Кто это едет в такую позднюю пору? — сказала Нина и, подбежав к двери, посмотрела из неё. Она увидела озабоченного Гарри и поспешила спуститься с балкона.

— Кто это едет, Гарри? — спросила она.

— Мистер Том, мисс Нина, — вполголоса отвечал Гарри.

— Том! О, Боже! — воскликнула Нина, встревоженным голосом, — зачем он едет сюда?

— За тем же, зачем он ездит и во всякое другое место, — сказал Гарри.

Нина поднялась на балкон и с боязнью смотрела в даль дубовой аллеи, на которой звук лошадиных копыт с каждой минутой становился всё ближе и ближе. Гарри также поднялся на балкон и стал на несколько шагов поодаль от Нины. Через несколько минут, всадник подъехал к крыльцу.

— Эй! Кто там есть? — вскричал приезжий, — поди, возьми мою лошадь! Слышишь ли ты, бездельник?

Гарри оставался неподвижным; опустив руки, он стоял с угрюмым выражением.

— Что же! Разве ты не слышишь? — закричал приезжий громче прежнего, и с резкой бранью, — поди сюда! возьми мою лошадь!

— Ради Бога! — сказала Нина, обращаясь к Гарри, — не заводи здесь сцены. Возьми сейчас же его лошадь! Делай всё, только бы он не шумел.

Гарри быстро сбежал с лестницы, и молча взял повод из руки новоприбывшего.

— Ах, Нина, это ты? — сказал Том Гордон.

И Нина очутилась в грубых объятиях Тома, — и вслед за тем почувствовала поцелуй, от которого пахло ромом и табаком.

— Том! ты ли это? — сказала она дрожащим голосом, стараясь освободиться из его объятий.

— Конечно я! А ты думала кто? Чертовски рад тебя видеть, — а ты? Пожалуй, ты и не надеялась, что я приеду!

— Тише, Том! Пожалуйста! Я рада тебя видеть. У нас в гостях джентльмены, — не кричи так громко.

— Верно, кто-нибудь из твоих поклонников? Ну что же, ведь и я не хуже их! Надеюсь, мы живём в свободном государстве! Я не намерен говорить для них шёпотом. Вот что, Нина Это кажется старая Несбит! — сказал он, увидев подошедшую к дверям тётушку Несбит, — Ало! старая дева, как поживаете?

— Томас, — сказала мистрисс Несбит мягким голосом, — Томас!

— Пожалуйста, не величать меня Томасом, старая кошка! Не смейте говорить мне: тише! Я не хочу молчать. Я знаю, что делаю! Этот дом точно так же принадлежит мне, как и Нине, и потому я могу распоряжаться здесь по своему; я не намерен зажимать себе рот для всякой дряни. Прочь с дороги, говорю я! Впустите меня.

Тётушка Несбит отступила в сторону. Том вошёл в комнату. Это был молодой человек, лет двадцати пяти, и, как по всему было видно, обладал некогда красотою и лица и всей фигуры; но постоянная невоздержность исказила все черты его лица и лишила их всякой грации. Его чёрные глаза имели тот мутный цвет и то озабоченное выражение, которые обнаруживают в молодом человеке сознание своей порочности. Его широкий и высокий лоб, красный и покрытый угрями, его губы, толстые и отвислые, все его движения и манеры служили печальным доказательством, что в настоящее время он находился под влиянием охмеляющих напитков, и при том до такой степени, что потерял уже сознание своих поступков.

Нина следовала за ним, и Клейтон не на шутку испугался при виде страшной бледности её лица. Она сделала безотчётное движение к нему, как бы прося его защиты. Клейтон встал, Карсон тоже и, в течение минуты, все стояли в безмолвном замешательстве.

— Вот это мне нравится, Нина! — сказал он крайне грубым тоном, — что же ты не рекомендуешь меня? Прекрасно ты встречаешь брата, после четырёхлетней разлуки. Чёрт возьми! Рекомендуй же меня!