Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

— Большое несчастье, действительно, и для вас и для меня, — сказала Нина, — если б вы получили его, это избавило бы нас от сегодняшнего свидания. Я писала, мистер Карсон, что слово, которое дала вам, я не считаю обязательным; что я поступила весьма нехорошо и весьма неблагоразумно, и что исполнить моё обещание я не могу. В Нью-Йорке, где все и всё, по-видимому, шутили, и где между молодыми, неопытными девочками принято за правило шутить подобными вещами, я дала вам слово — так, для шутки, не больше. Я не думала, в какую сторону принята будет эта шутка; не думала о том, что говорила, не думала о том, что должна испытывать впоследствии. Теперь я очень сожалею о своём поступке; и на этот раз должна говорить истину. Мне неприятно, — я даже не умею выразить, до какой степени неприятно ваше обращение со мной в моём доме.

— Мисс Гордон! — сказал мистер Карсон, — я решительно изумлён! Я... Я не знаю... что мне думать!

— Я хочу, чтоб вы думали, что я говорю серьёзно, — что я могу любить вас искренно, как доброго знакомого и всегда желать вам счастья, но что всякое другое чувство должно быть, для нас так же недоступно, как недоступна луна, которая светит нам. Не нахожу слов, чтобы высказать вам, до какой степени огорчает меня шутка, наделавшая вам столько беспокойства — очень, очень огорчает! — повторила Нина с непритворным чувством, — но, прошу вас, поймите наши настоящие отношения.

Нина отвернулась и пошла обратно к дому.

— Наконец, — сказала она, — я отвязалась от него.

Мистер Карсон стоял неподвижно, постепенно выходя из оцепенения, в которое приведён был неожиданным объяснением. Он выпрямился, протёр глаза, вынул из кармана часы, посмотрел на них, и потом, весьма мерным шагом, начал удаляться от Нины, идя по дорожке, направлявшейся в противоположную сторону от дома. При таком счастливом характере, каким одарён был Карсон, стоило употребить только четверть часа на размышление, чтоб пополнить недостаток, который по какому-нибудь случаю оказывался в его самодовольстве. Прогулка была очаровательна; садовая дорожка, извиваясь между густыми купами деревьев, по берегу реки, на которой с каждым шагом открывались живописные виды, направлялась к дому совершенно с другой стороны. Во время этой прогулки, мистер Карсон решил всё дело. Во-первых, он повторил утешительную старую пословицу, что в море та рыба хороша, которая ловится. Во-вторых, так как мистер Карсон был дальновидный, практический человек, то ему сейчас же пришло на мысль, что плантация находилась в довольно расстроенном состоянии, и потому не представляла тех выгод, за которыми бы стоило гнаться. В-третьих, смотря ка Нину, как лисица в басне смотрит на виноград, Карсон начал думать, что она любит пышно одеваться, и вообще жить роскошно. Наконец, владея тем невозмутимым спокойствием, которое принадлежит натурам с весьма мелкими чувствами, он сказал про себя, что не имеет ни малейшей склонности к этой девочке. Словом, вспомнив о своём прекрасном состоянии, о своём доме в Нью-Йорке и о всей своей обстановке, он видел в Нине существо, достойное сожаления; и потому, при входе на балкон, в душе его было столько человеколюбия и сострадания к ближнему, сколько мог бы пожелать для себя всякий отверженный любовник. Он вошёл в гостиную. Тётушке Несбит подали свечи, и она сидела одна, затянув руки в перчатки. Карсон не знал, что происходило во время его прогулки; но мы выведем из этой неизвестности и его и наших читателей. Нина воротилась домой с тем же решительным видом, с каким вышла и, веером ударив Клейтона по плечу, вывела его из задумчивости.

— Пойдёмте со мной, — сказала она, — посмотрим из окна библиотеки, и полюбуемся луной.

И Нина пошла по старой дубовой лестнице, останавливаясь почти на каждой ступени; делала Клейтону повелительные жесты следовать за нею и наконец отворила дверь обширной комнаты, с чёрными дубовыми стенами, придававшими ей мрачный вид. Клейтон вошёл в неё. Комната эта находилась прямо над залой, и подобно зале на балкон выходила окнами, сквозь которые вливался поток лунного света. Большой, покрытый бумагами, письменный стол красного дерева стоял посредине комнаты. Луна светила так ярко, что на столе можно было видеть бронзовую чернильницу и различить цвет облаток и сургуча. Из окна, за отдалёнными вершинами деревьев, представлялся великолепный вид реки, поверхность которой как будто усыпана была серебристыми блёстками.

— Неправда ли, что вид отсюда прекрасный? — сказала Нина взволнованным голосом.

— Превосходный! — отвечал Клейтон, садясь в большое кресло подле окна и глядя из него с обычною задумчивостью.

После минутного молчания и некоторого усилия подавить волнение, Нина продолжала:

— Но не об этом я хотела говорить с вами. Я искала случая, и считала обязанностью сказать вам несколько слов. Я получила ваше письмо и премного обязана вашей сестрице за её внимание. Мне кажется, что в течение всего времени, которое вы провели здесь, вас чрезвычайно удивляло то, что вы видели.

— Что же могло удивлять меня? — спокойно спросил Клейтон.