Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

— Господь с вами! Это вы, Гарри? Пожалуйста, держитесь подальше от нашего господина! У нас в доме страшная буря!

— Что там случилось, Помпей?

— С нашим господином сделался припадок! Рвётся, мечется, стучит ногами и бранится словно сумасшедший!

— Чего доброго, и в самом деле не рехнулся ли! Привязал Джека к столбу и клянётся, что изрубит его в куски. Хи! Хи! Хи! Вот у нас как! Привязал, да и только! Хо, хо, хо! Презабавная штука! Надрывается, что есть мочи; если вы хотите поговорить с ним,— то обождите лучше, когда он успокоится!

Сказав это, старик потряс седой головой своей и причмокнул губами с невыразимым удовольствием. Медленно подъезжая к дому по длинной аллее, Гарри увидел осанистую фигуру мистера Джона, ходившего взад и вперёд по балкону, кричавшего и грозившего самым исступлённым образом. Это был дородный, средних лет, мужчина, с круглым лицом и высоким лбом, окаймлённым чёрными волосами, с весьма заметною проседью; голубые глаза, чистое, румяное, полное лицо, рот, украшенный безукоризненной белизны зубами, придавали ему, когда он находился в приятном расположение духа, вид прекрасного и приятного мужчины. В настоящую минуту его лицо имело багровый цвет; стоя на балконе, он изливал своё негодование на грубого, оборванного негра, который, будучи привязан к столбу, представлял собою картину совершенного равнодушия; картиной этой любовалась толпа негров, мужчин, женщин и ребятишек.

— Я тебя выучу! — кричал Джон, грозя кулаком. — Слышать не хочу твоих оправданий! Ты не хотел слушаться меня! Я ж тебе задам! Я убью тебя, непременно убью! Искрошу на мелкие кусочки!

— Ничего не будет, ты это сам знаешь! — проговорила в то же время мистрисс Гордон, сидевшая позади его у окна. — А вот и не сделаешь, это ты сам знаешь! Это знают и они! Всё это кончится, как и всегда, одним криком., лучше бы оставил свои пустые угрозы:— они только делают тебя забавным!

— Замолчите, пожалуйста! Я хочу быть господином в моём доме! Адская собака! Кофф! Секи его! Что же ты думаешь? Секи, говорю я! Чего же ты ждёшь?

— Если господину угодно! — сказал Кофф, выкатывая свои глаза и принимая на себя умоляющий вид.

— Если мне угодно! Чёрт возьми! Если я говорю, значит мне угодно! Начинай же сию минуту! Или постой, я его сам отделаю. — И схватив лежавший вблизи его кожаный ремень, он навернул его на обшлаг, побежал с лестницы, но, оступившись, полетел вниз головой к тому самому столбу, у которого был привязан преступник. — А! Ты теперь доволен! Ты убил меня! Расшиб мне голову! Я должен месяц пролежать в постели, и всё из за тебя, неблагодарная собака!

Коффи и Самбо подбежали на помощь, бережно подняли своего господина, и начали сметать пыль с его платья, подавляя смех, которым готовы были разразиться; между тем преступник счёл эту минуту за самую лучшую, чтоб выразить свою покорность.

— Простите меня, сэр! Я говорил им, чтоб они выехали, но они отвечали, что не выедут. На уме у меня ничего не было дурного, когда я сказал им: пусть лучше приедет сам господин; ничего нет дурного на уме и теперь! а всё-таки думаю, лучше будет, если приедет сам господин! Эти скоттеры народ преупрямый; они нашего брата и знать не хотят. Они всегда поступают самым странным образом; право так! Я вовсе не думал ослушаться вас, вовсе не думал! Я подумал только, что если господин возьмёт лошадь и поедет туда, он их выгонит; другой никто этого не сделает! Мы, по крайней мере, этого не можем сделать! А что я говорю истину, то свидетель тому Бог. Господин может убедиться в этом: пусть он возьмёт лошадь, съездит туда, и посмотрит. Он скажет тогда, что я говорю правду и что на уме у меня ничего дурного нет и не было.