Дредноут по имени Никки (СИ)

Лёгкий стук в дверь не стал для неё неожиданностью: характерное подволакивание левой, некогда перебитой и неправильно сросшейся ногой, она услышала ещё у нижней площадки лестницы. Дед Игнат всегда предупреждал о своём приближении.

-- Да, -- тихо сказала она. И не узнала свой голос -- хриплый, рычаще-надломленный.

Старик, едва открыв дверь и увидев сидящую девушку, с неожиданной для своего возраста и увечья грацией и бесшумностью быстро преодолел три метра пустого пространства, на ходу успев выдернуть из заспинной кобуры-тубуса продолговатый цилиндр термоса.

Девушку всегда удивляло, как этот пожилой мужчина умудряется одной рукой управляться с этим непростым контейнером. А деда Игната такие мысли не волновали. Он видел, что девочке плохо. А раз плохо, то надо помогать. Дрожит крупной дрожью, и рубашка ледяная настолько, что ещё чуть-чуть, и начнёт парить в тёплом воздухе спальни.

Привычным резким движением большого пальца заставил крышку пройти всю резьбу и освободить заткнутое пробкой горлышко. Наклонить термос, уронив заглушку дном на простыни, продеть два пальца в петельку и чуть потянуть на себя. Пробка поддаётся, освобождая горлышко, и тёмная горячая жидкость льётся в получившуюся кружку. Термос в сторону, подцепить питьё -- и вложить в трясущиеся руки бедняжки.

-- Внучка, быстро пей -- и бегом переодеваться, неровен час застудишься.

Шмыгнув носом, кареглазая кивнула и одним заходом влила в себя напиток.

-- Горячий же... -- запоздало предупредил дед Игнат, но, видя, что девочка не торопится кашлять и шипеть, только кивнул. -- Давай переодевайся, а я пока ещё плесну.

-- Хорошо, -- голос у неё механический, ровный, что не может не беспокоить старика.

-- Снова кошмары? -- спрашивает уже в удаляющуюся спину.

-- Это моё проклятие, -- и в голосе наконец-то протаивают эмоции. Пусть в них сквозит обречённость, горечь и обида -- но это уже настоящие эмоции, это не механические ответы.

Не стесняясь мужчину, девушка сбрасывает с себя рубашку и, не глядя в шкафчик, достаёт сменку. Такая же льняная, только тёмно-синяя. Игнату некуда отворачиваться -- психологи насильно оснастили практически всё помещение зеркальными вставками, и теперь куда ни кинь взгляд -- обязательно увидишь множественное отражение и себя, и девушки.

А старика не смущает нагота кареглазой. Чай, не впервой видит -- у самого пятеро дочек было, да два сына. Тяжёлое было время, смутное, страна висела над пропастью развала, ни денег, ни уважения, одна только честь офицера Российской империи. Они тогда долго жили всем табором в гарнизонной офицерской двушке, тут уж хочешь-не хочешь, а на голые тела насмотришься -- дочери никогда особой стеснительностью не страдали, после душа спокойно, в чём мать родила, дефилируя в свою комнату. А вот эта несчастная девочка -- вообще как родная внучка. Какой тут интерес может быть, кроме заботы и желания защитить?

Затворница тем временем успела заскочить под душ, судя по мгновенно запотевшему стеклу душевой кабинки -- контрастным себя в порядок приводит. Ничего, дело полезное. Это ему с шалящим, стареньким сердцем так уже не удастся, возраст не тот, так и сляжет. А девчонке -- самое оно.

Пока дивная плескалась, отправил на контрольный пункт сообщение об отбое тревожного статуса, да успел разлить напиток по чашкам, стоящим тут же, на компактном раздвижном столике, воткнутом в крохотный зазор между кроватью и стенкой. Из вместительного нагрудного бокового кармана формы достал бумажные свёртки, развернул их. На одном -- аккуратная стопка бутербродов, на другом -- овсяное печенье.

-- Вкусно пахнет, -- улыбнулась заметно посвежевшая девушка, застёгивая рубашку. -- Не чай ведь?

-- Кофе, внучка.

Девушка рассеянно захлопала глазами.

-- Он же горький! И вообще гадость несъедобная!

Мужчина усмехнулся в широкие, ухоженные усы:

-- Автоматы тут древние, давно бы их на заслуженный покой в музей отправить, да техники тогда совсем квёлые бродить будут. А этот дома делал. Да не стой истуканом, внучка, пей, пока не остыло. Весь вкус-то именно во в меру горячем раскрывается.

Девушка осторожно присела на кровать, немного покачалась, размышляя, и, приняв решение, пристроилась у спинки, опёршись на поставленную вертикально подушку.

Взяла кружку, некоторое время баюкала её в руках, вдыхала аромат, забавно морща носик. Попробовала.

-- Вкусно, деда Игнат. Но привкус непонятный...

-- Немного корицы и ещё меньше -- коньяка. Добрый, армянский, ещё со срочки бутылочка лежит. Ты, Алина, не бойся -- он по голове не бьёт, только вкус оттеняет.

-- Я и не боюсь, -- половинка печенья быстро исчезла во рту, активно заработали челюсти. Управившись со сладостью, девушка подняла к глазам вытянутый брусок выпечки. -- А разве не круглые должны быть?

-- Форма не определяет содержания, внучка, -- и улыбается. Открыто, тепло.

От улыбки мужчины девушка чувствует себя... спокойно? Да, спокойно и хорошо.

-- Сам ведь пеку. Вот попробуй в чай кругляку затолкнуть -- удобно будет? Вот и мне не нравится. А такую плоскую и вытянутую -- за милую душу макай, сколько влезет.