Дрейфующая станция «Зет». Караван в Ваккарес

Я проверил его и остальных, чтобы не было обморожений, а потом Хансен осмотрел меня. Пока что нам везло. Мы посинели, покрылись царапинами, мы беспрестанно тряслись от холода, но пока что никто не обморозился. Меховая одежда моих спутников, разумеется, уступала мое собственной, но тем не менее справлялась со своей задачей неплохо. Что ж, атомным субмаринам всегда достается все самое лучшее, и полярная одежда не была здесь исключением.

Однако если они и не промерзли до костей, то из сил уже почти выбились, это чувствовалось по их лицам и особенно по тяжелому дыханию. Чтобы просто шагать навстречу штормовому ветру, и без того требуется масса энергии, ощущаешь себя, как муха, попавшая в смолу, а тут ещё приходилось раз за разом карабкаться на торосы, падая и скользя, катиться куда–то вниз, а то и обходить совсем уж неприступные ледяные горы, да все это с грузом в сорок фунтов за спиной, не считая добавочной тяжести ледяной коры, да все это в темноте, не различая дороги, то и дело рискуя свалиться в какую–нибудь предательскую трещину, – словом, настоящий кошмар.

– Отсюда уже нет смысла возвращаться, – сказал Хансен. Как и Ролинс, он дышал тяжело, с присвистом, словно задыхаясь. – Боюсь, док, мы совсем как загнанные лошади.

– Надо было слушать, что вам вдалбливал доктор Бенсон, укоризненно заметил я. – Уписывать за обе щеки яблочные пироги со сливками да бока себе отлеживать – тут любой потеряет форму.

– Да? – он уставили на меня. – Ну, а вы, док? Как вы себя чувствуете?

– Чуточку устал, признался я. – Но не настолько, чтобы обращать на это внимание.

Не настолько, чтобы обращать на это внимание. Да у меня просто ноги отваливались! Но зато и гордости я пока ещё не потерял Скинув рюкзак, я достал флягу со спиртом.

– Предлагаю передышку на пятнадцать минут. Больше нельзя: замерзнем. А пока пропустим по капельке этой жидкости, которая заставит наши кровяные тельца крутиться пошустрее.

– А я слышал, что медики не рекомендуют употреблять алкоголь в сильные морозы, – нерешительно произнес Хансен. – Вроде бы поры расширяются…

– Назовите мне любую вещь, – отозвался я, – все, что приходится человеку делать, – и я найду врачей, которые считают это вредным. Если всех слушать… Кроме того, это не просто алкоголь, это лучшее шотландское виски.

– Так бы сразу и сказали. Давайте–ка сюда. Ролингсу и Забринскому только чуть–чуть, они к такому виски не привыкли… Что там слышно, Забринский?

Забринский, сложив ладони рупором, как раз что–то говорил в микрофон, над головой у него торчала антенна «уоки–токи», а в одно ухо под капюшоном был воткнут наушник. Ему, как специалисту–радиотехнику, я отдал рацию ещё на «Дельфине». Кстати, именно поэтому мы и не заставляли его прокладывать дорогу по ледяному полю. Стоило ему упасть, а тем более окунуться в воду, как рация, висевшая у него за спиной, тут же вышла бы из строя. А это был бы конец: без радиосвязи мы бы не только потеряли всякую надежду найти станцию «Зебра» – у нас остался бы один шанс из тысячи вернуться назад, на «Дельфин». Забринский напоминал комплекцией средних размеров гориллу и обладал примерно таким же запасом прочности, но мы обращались с ним, как с вазой из дрезденского фарфора.

– Да что–то никак не разберу, – ответил Забринский Хансену. – С этим все нормально, но от этого шторма сплошной писк и треск… Нет, погодите–ка минуточку…

Он пригнулся пониже, снова сложил руки, прикрывая микрофон от ветра, и заговорил;

– Это Забринский… Это Забринский… Да, мы тут порядком выбились из сил, но док считает, что сумеем добраться… Погодите, сейчас спрошу, он повернулся ко мне. – Они хотят знать, как далеко мы ушли… Примерно, конечно.

– Примерно четыре мили, – пожал я плечами. – Три с половиной, четыре с половиной – выбирайте сами. Забринский снова произнес несколько слов в микрофон, вопросительно посмотрел на нас с Хансеном и, когда мы оба покачали головой, закончил сеанс. Потом сказал:

– Штурман предупреждает, что мы на четыре–пять градусов сбились к северу, так что нам надо взять южнее, а то промахнемся на пару сотен ярдов. Это было бы хуже всего. Прошло уже больше часа, как мы получили с «Дельфина» пеленг, а между сеансами радиосвязи мы могли ориентироваться только по силе и направлению ветра, бьющего нам в лицо. Надо учесть, что лица мы прятали под масками, а палец трудно назвать точным инструментом для определения направления ветра, кроме того, была опасность, что ветер может перемениться, а то и вообще повернуть в обратную сторону. Вот это уж точно было бы хуже всего.

Так я и сказал Хансену.

– Да, – мрачно согласился он. – Тогда мы пойдем по кругу и закружимся до смерти. Что может быть хуже этого? – Он отхлебнул ещё виски, закашлялся, сунул флягу мне в руку. – Ну, что ж, на душе стало немного веселее. Вы честно считаете, что мы сумеем туда добраться?

– Если хоть чуточку повезет. Может, наши рюкзаки слишком тяжелы? Что–то оставить здесь?