Древнее сказание

— Ой, ты гой еси, солнце ясного, светлого дня; свети нам, свети, согревай, — пел старый гусляр. — Свет потоками льется на мать нашу землю… Свети нам, свети, Купало! Пусть черные драконы никогда не темнят твоего лица… Ты наше счастье, жизнь — надежа, ты наш бог! Купало… Царствуй король, к жизни вдохни в нас желание, о жизнедатель, бог наш Купало, сей, живи, возбуждай, Купало!

Старик умолк. Вилуй пальцами ударил по струнам и начал петь какую-то непонятную песню полуязвительным голосом:

— Песня ты моя, песенка! Птичка моя золотая, словно живая вода спасаешь ты от плесени смерти, но кто кинется в твои волны, недолго тому видеть хорошие сны! Две в тебе добродетели: жизнь и смерть ты содержишь в себе… Песня воскрешает из мертвых, она же хоронит живых… в ней сила обоих миров… и жизни, и смерти…

Вилуй опустил голову на грудь и умолк. Слован тоже молчал; хор между тем пел в честь Купалы веселые песни.

Солнце клонилось к закату; лица парней и девушек ежеминутно обращались в ту сторону неба, где солнечный круг еще продолжал светить. Все с нетерпением ожидали мгновения, когда последние его отблески померкнут на верхушках деревьев — тогда только можно будет зажечь огни и начать хороводы.

Пожилые женщины сидели на земле, окруженные ведрами, горшками и корытами, полными мяса. Тут же лежали калачи и праздничные караваи; молодежь бегала, резвясь на лугу. Девушки, собравшись все вместе, держались поодаль от прочих женщин: к ним подходили парни, велись разговоры… Отовсюду слышались веселые возгласы:

— Купало! Купало! Купало!

У костра семейства Виша стояли Людек и Самбор, не пожелавший возвратиться в город; кроме них там же было немало слуг и женщин. Время от времени все они посматривали в сторону леса, по направлению своего села, так как до сих пор Дивы и Живи не было среди них, а Дива должна была первая поджечь костер и запеть песню в честь Купалы. Между тем молодые парни, трением одного о другой двух сухих деревянных обрубков, старались добыть священный огонь, которому надлежало родиться самостоятельно и появиться на свет вполне девственным, чтобы потом, в продолжение целого года, гореть на домашнем очаге. Этого огня никто не смел выносить из избы, а чужому пользоваться им строго было запрещено. Кто выносил огонь из жилища, отнимал у него жизнь.

Два смолистых обрубка дымились уже в их руках, а огня все еще не было. Дива тоже не приходила. Самбор более обращал внимания на тропинку, по которой должна была придти красавица, чем на занятие парней. В эту минуту его нимало не озабочивало, успеет ли вспыхнуть пламя ко времени солнечного заката или нет.

Наконец вдали показались две девушки в белых платьях: взявшись за руки, они медленно подвигались вперед. На головах их красовались зеленые венки; гирлянды из свежих листьев заменяли им пояса; у каждой в руках было по связке душистой травы. Дива и Живя молча приближались к парням. Дива все еще думала о предостережении старой Ярухи, и хотя полоумной бабе нельзя было верить, все же Диве казалось, что кто-то нашептывает ей беспрестанно: не ходи на Купалу!

Несмотря на общее веселье и радость, обе сестры были опечалены каким-то смутным, неприятным предчувствием. Они подошли к своим. Самбор, напряженно следивший за каждым движением Дивы, сколько ни всматривался в ее лицо, не мог разгадать ее печали. Людек подошел к сестрам.

— Сестры, — обратился он к ним, — гуляйте вместе, не заходите только далеко в лес… Я Доману не доверяю… В ночь Купалы иногда происходят страшные вещи… Сколько девок пропадает в лесах!.. На заре, когда люди ошалеют, они теряют и рассудок, и память.

Дива краснела, слушая брата; она держала в руках веточку руты и отрицательно покачала головою.

— Ничего не будет, — сказала она, — никто, ни Доман, ни другой не посмеет подойти ко мне… я ведь буду среди своих. А вас, парней, довольно, чтобы защитить сестру!

Людек на это не ответил ни слова. Тем временем Живя страстными глазами осматривая собравшихся парней, весело хохотала, щеки ее горели.

— Оставьте напрасный страх! — говорила она, смеясь. — Никто не посмеет подойти к нам. Но в такой день не заставляйте же нас сидеть в сторонке, не отнимайте у нас свободы. Только и есть нашей радости… Купала!

Песни раздавались все громче и громче; прочие девушки, заметив появившихся Диву и Живю, сейчас же подбежали к ним, зазывая в свое общество. Понемногу и щеки Дивы загорелись легким румянцем, на губах ее заиграла улыбка.

Она начала напевать про себя: "Купало! Купало!"

Вдали раздавались слова знакомой ей песни:

"Солнце в море купалось, на свадьбу сбиралось… Ведут, ведут уж невесту в парчовое разодетую платье… Месяц плывет с дружиною звездочек… Здравствуй, солнышко золотое… Ты будешь царить у нас… Солнышко мое красное! Купало!"

Молодые парни стояли по сторонам, перешептываясь между собой. Искоса взглядывали они на красавиц, выбирая глазами тех, которые были моложе и краше других.